Прочная колыбель, из еловых корней, с ручками — в самый раз будет. Как это раньше не додумался! А сколько барахла в ней! Изношенные башмаки, пузырьки от лекарств — конца им нет. Вацис выбрасывает все на кострику и опрокидывает колыбель, морщась от пыли.
Отец привез колыбель с базара еще для Миндаугаса. Первенец… Старший брат… Вацис слабо его помнит, Миндаугас редко наведывался домой. Учился. Отец радовался: хоть одного сделает большим человеком, а Миндаугас как в воду канул. Дурак. Видно, приложил к чему-то руку, якшался с ночными, не подумал, чем это пахнет. А ведь мог пересидеть, переждать, поглядеть, чем все обернется. Спасибо хоть без вести пропал, никто пальцем не покажет: бандит, мол. Ох и замарал бы Вацису анкету! Брат — бандит! Стяпонасу-то что… Работяга, с него и взятки гладки, а вот Вацис…
Баюкала колыбель и Вациса, младшего брата. Но только в сказках третий брат — дурак. Хм! Старший свою глупую башку в землю сложил, средний избрал долю бродяги. А могли ведь все как люди устроиться… Скажете, Вацису легко было? Даром даже червивого яблока никто не дал. Все своими руками да своим умом. Среднюю кончил, устроился учителем. Жалованье мизерное, дети на шее — жуть! Учился вечерами, три курса экономического факультета кончил и… подальше от школы, а ну их всех! Хм, руководящий товарищ! Дом с мансардой, под домом — гараж… Да уж, если есть у тебя голова на плечах, то и в наше время живи да поживай. Стяпонас бесится чего-то, пролетария корчит. Ясное дело, завидует. Зависть его гложет, Вацис уверен в этом. Сам ведь тоже мог и дом отгрохать, и машину купить… и жену, как жену… Глупо это! Верно сказал кто-то: каждый — кузнец своей судьбы, вот и покуем, братец, — ты свою судьбу, а я — свою.
Перевернув колыбель вверх дном, стучит ею по балке. Пыль набивается в нос, и Вацис долго чихает. На дворе снимает ковбойку, вытряхивает, вытирает ею лицо.
— Вот так так! — удивляется мать. — И раскопал… Ни раз ни полтора.
— А что — плохо? Целый мешок влезет.
— Детьми мочились…
— В самый раз…
Вацис осторожно выколачивает колыбель о землю, сняв с забора тряпку, протирает ее. Пышки пахнут так, что рот мгновенно наполняется слюной.
— Всю деревню позовешь? Печешь да печешь.
— Да сколько их тут…
— Мне не жалко, маменька, да вот… не обязательно. Никто ведь не гонит его, Стяпонаса-то…
И уходит с колыбелью в охапке.
По дороге едет порожний грузовик; далеко, за фермами, стоят комбайны; наверно, обеденный перерыв. На озере лодки — три, четыре, пять… Это здесь, на этом конце. Гомон купающихся, плеск воды. С каждым годом все больше народу здесь отдыхает. Да, таких мест немного, и, кто побывал хоть раз, на следующее лето друзей с собой позовет. Пройдет еще год, другой… Говорят, озеро отвели под городскую зону отдыха. Сколько в этом правды, неизвестно, до поры до времени все на бумаге, ну, а вдруг… Тогда целыми семьями сюда хлынут. А где жить будут? Хм…
Со стремянки видно далеко, и Вацис, набрав яблок в подол ковбойки, не спешит спускаться, обводит взглядом поля, смотрит на мглистое от зноя озеро, на лес. У ржаного поля видит отца. Что он там потерял? Наклонившись, отец поднимает соломинку. Семенит по ржищу, нагибается снова. Опасливо оглядевшись, подбегает к краю луга, где торчит нескошенный пук побелевшей ржи, срывает колосья и, набрав полную горсть, чешет домой. Словно гонятся за ним. Хм, усмехается Вацис, ну и ну… Что делает с человеком старость — нарвал колосьев и дует, как мальчишка. Вообще-то бойкий старик. А вот овчину никак не отнесет выделать, не допросишься…
Вацис аккуратно укладывает яблоки в колыбель. Неподалеку, на тропе, стоит Марюс и робко глазеет на него, трет ногу об ногу.
— Что скажешь, парень? — спрашивает Вацис, улыбнувшись малышу.
Мальчик все трет ногу об ногу; муравьи искусали, что ли?
— Почему не отвечаешь, раз спрашиваю?
Марюс молчит и смотрит. Вацис подбирает с земли желтые паданцы.
— Скажи, кто ты такой? — Вацис подходит к мальчику. — Скажи, яблок дам.
Мальчик, зардевшись, шевелит губами.
— Ну, кто ты?
— Марюс, — наконец, говорит мальчик и складывает ладошки корабликом.
— Я тебя спрашиваю, кто ты: литовец или украинец, а?
Ручонки Марюса опускаются, он моргает большими пестрыми глазами.