Вацис поворачивается к нему спиной, делает шага два, потом, остановившись, улыбается:
— Скажи: я литовец.
— Я литовец, — повторяет Марюс.
— Правильно, — хвалит Вацис, словно ученика на уроке в сельской школе когда-то. — И еще скажи: мой папа литовец, и я литовец.
— Мой папа литовец, и я литовец.
— Молодец! На́ яблоки и чеши.
Мальчик берет ручонками яблочки, они падают, он собирает их, они снова падают в траву. Вацис смотрит на него со стремянки.
— Ну, беги отсюда! Достал и уматывай…
Мальчик бежит, рассыпая паданцы.
Вацис улыбается из-за листвы.
Наполнив яблоками колыбель, Вацис перетаскивает ее в корзину к автомобилю, располагает на сиденьях, застеленных полосатым ковром. Потоптавшись во дворе, бросает взгляд на ясное небо: рановато еще; ладно, поедет не спеша.
В комнате у лавки стоят два чемодана, рядом — объемистый рюкзак, сумка. Полина пришивает пуговицу к детским штанишкам. Стяпонас сидит, утонув в сигаретном дыму.
— Попрощаться пришел, — вяло говорит Вацис.
Стяпонас разгоняет рукой дым, тушит сигарету в пепельнице, доверху наполненной окурками.
— Вечером вас не будет? — спрашивает Полина.
— Нет.
— А завтра?
— Тоже.
— Говорю, может, подбросите нас…
— Полина! — обрывает ее Стяпонас. — Раз ему надо, то пускай…
— Надо, сейчас уже надо…
— Спозаранку яблоки дороже. И покупателей больше, воскресенье, — Стяпонас говорит бесстрастно, но Вацис чувствует скрытую издевку.
— Оказывается, еще не все успел забыть! — язвит в ответ Вацис.
— Копейка рубль бережет, братец. Скоро на «Волге» будешь раскатывать.
— Думаешь, нет?
— Рубль да рубль…
— Не говори — как всегда, так и сейчас: без денег дурак набитый, а при деньгах — все двери открыты.
Стяпонас резко поднимается со стула, сует руку.
— Будь здоров.
Ладонь брата твердая, как камень, чувствует Вацис. Раскаленный камень. Смотрит брат мимо, на виске бьется жилка.
Вацис подает руку Полине, наклоняется над Марюсом.
— Ну, парень, кто ты такой?
— Я… Я…
— Кто? Не слышу.
— Марюс.
Услышав, как затрещали кулаки Стяпонаса, Вацис ныряет в дверь.
Счастье улыбнулось ему с самого утра, суля славный денек. Жена собиралась в магазин, положила на кухонном столе авоську с четырьмя рублями и убежала куда-то. А Сенавайтис, как нарочно, вернулся: вспомнил, что сигареты дома забыл. Взял с подоконника початую пачку, а тут — деньги! Разделил по совести — тебе половина, и мне половина. И выбежал рысцой, пока супруга не увидела. Факт, когда явится обедать, будет гроза… Но в какой день она не гремела, гроза-то?
Тут бы и сбегать в магазин, конечно, но Сенавайтис отложил это дело: еще на жену наткнется, разорется баба посреди улицы. Не сто́ит. Он уж потерпит часок, а потом тихо, культурно приобретет. Хотя ох как трудно терпеть, когда у тебя в кармане две рублевки шуршат.
Сенавайтис бродил по телятнику с вилами в руках, толкал с места на место вагонетку, а под ложечкой все посасывало да свербило пересохшее нёбо. Поболтал с телятницами, что пришли поить своих питомцев, отмочил соленое словцо, а те сразу замахали на него руками: уходи, мол! Вот девы непорочного зачатия!
Снова уныло слонялся среди загородок.
Едва разошлись телятницы, как Сенавайтис пулей метнулся огородами да дворами.
И везет же! В магазине — ни души.
— Вон ту бутылочку красненького.
— А платить кто будет?
— Что? — оскорбился Сенавайтис, с головы до прилавка окинув взглядом продавщицу. — Порядочного человека подозреваешь, девонька, да?
Шея Сенавайтиса налилась кровью. Швырнул на прилавок два рубля.
— А это что? А?
Опустив в глубокий карман штанов бутылку крепкого, взял пачку сигарет и еще сдачи получил. На дворе остановился, закурил.
На лавочке сидят две бабы — автобуса ждут. Жаль, вот, знакомых не видно, а то угостил бы; сегодня он угощает! Что ж, на нет и суда нет, надо идти, работа ждет.
Шагает счастливый Сенавайтис. Пиджак нараспашку, руками мерно машет. По середине улицы марширует, ведь не украл же. Да и кто догадается, что у него в кармане булькает винцо?! На ферме зайдет в комнату отдыха, сядет за стол, как человек, и сковырнет ногтем пробку. Будь здоров, Юргис! Твое здоровье, Сенавайтис! Если б не бутылочка, скучно бы жилось. Опрокинешь фужер, и мир становится другим, иными красками все сверкает. Нащупывает двумя пальцами горлышко и вполголоса, чтоб не услышал кто-нибудь лишний, затягивает свою любимую: