тихим, ясным голосом спрашивает Полина. Вековая изба Крейвенасов превращается в слух. Много разных песен — и грустных и развеселых — слышала она, но такой еще не доводилось.
В расширенных глазах ее отражается не лесное озеро — днепровские зори освещают их тоскливым светом далекого края. Полина вырывается из избы и летит в с в о й край, в детские дни над широкой рекой.
Стяпонас широко раскрывает рот, и Крейвенасу кажется — вот когда запоет его сын. Подтягивая жене. Но он только громко вздыхает.
Полина закрывает лицо уголком платка.
— Пышку бери, Стяпонас, — сдавленно говорит мать.
Шаруне отодвигает табурет.
— Как на похоронах!..
Нервно шагает по комнате, включив радио, находит далекую станцию, где гремит оркестр и завывают мужские голоса, перебирает в такт ногами, вроде танцует, отчего-то разражается смехом и тут же щелкает клавишей.
— Ну точь-в-точь… как на похоронах…
И выбегает на двор.
Марчюс Крейвенас не сводит глаз с мягких теплых вечерних теней за окном. Бормочет:
— Красиво у нас, говорю. Ты только посмотри, Стяпонас…
Усталый комбайн приползает под вековые тополя, попыхтев, громко вздыхает и, содрогнувшись всем своим громоздким корпусом, застывает. Пыльный, раскаленный, пахнущий смазкой, бензином и хлебом. К нему пристраивается еще один, потом подъезжает третий, четвертый… Стадо комбайнов готовится к короткому ночному отдыху.
Дайнюс не спешит спускаться наземь, сняв руки со штурвала, свешивает их и сидит крепко зажмурившись, а перед глазами все плывут колосья, мельтешит необъятное ржаное поле, падают валки соломы. И усталые руки, и разбитая спина, и одуревшая от напряжения голова чувствуют — закончился день!.. Еще один бесконечный день твоей жатвы миновал…
Председатель тут как тут: радуется, что парни поднажали, что комбайны шли как по ниточке, — мол, если все без сучка и задоринки, то завтра-послезавтра — на пшеницу! Варгала тычет пальцем в небо: скажите спасибо всем святым, что мочиться позабыли. Нашлюнас, погремев ключами, смачно ругается и открывает капот.
— Барахлит? — Тракимас хлопает его ладонью по спине.
— Никогда не можешь знать.
— Послушай-ка, Нашлюнас… — Председатель явно вспомнил о чем-то, но медлит, колеблется; Дайнюс не первый раз замечает за ним эту нерешительность, когда надо отчитать человека или сказать ему что-то неприятное. — Послушай-ка, Нашлюнас, где ты достал эту пружину?
Нашлюнас усердно копается в моторе, что-то бурчит под нос, кажется, насчет «жаб» да «змей».
— Слышишь, о чем спрашиваю?
— Какую еще пружину?
— Не придуривайся…
— Купил. А что?
— У кого купил-то?
Нашлюнас хохочет — лицо чумазое, одни зубы видны.
— Это уж мое дело!..
— Твое! А почему не наше с тобой!
— Мое!.. И не морочь мне голову, председатель!
Тракимас молча смотрит на замасленные пальцы комбайнера.
Дайнюс осматривает свою машину, проверяет глазами и руками все, что только поддается проверке при горячем двигателе.
— Послушай-ка, Нашлюнас, — голос Тракимаса теперь звенит как натянутая струна, — может, довелось слышать, кто комбайн в «Единстве» на запчасти разобрал?
— Не доводилось.
— А может… твоих рук дело?
— А ты видал, председатель?
— Да не смейся ты, я серьезно спрашиваю!
— Сказано — купил! И не цепляйся, председатель, ладно?
— Радуешься, что за руку не поймали?
— Да купил я! — со злостью кричит Нашлюнас — А если не нужна пружина, хоть сегодня продам. И четвертак верну!
Тракимас молчит. Ведь не скажешь: продавай… то, что нужно позарез, из рук не выпустишь, хоть и…
Едва ли сам Нашлюнас руку приложил, думает Дайнюс. На такое дело не пойдет. А вот что покупает краденое — знал; что ж, и председателю это ясно, как день.
— Смотри, а то поздно будет! — предупреждает Тракимас и торопливо уходит.
Подождав, пока председатель удалится, Варгала хихикает:
— И хитер же ты, как погляжу!
— У тебя учусь!
— У меня-то? — Варгала растерянно оглядывается и заходит за свой комбайн.
— Хотите, мужики, сказку? — Нашлюнас потирает руки, глазки у него блестят. — Хотите, а?
— Деткам прибереги, — хмыкает Варгала.
— Эта — для взрослых, лягушка драная! Сказку для взрослых слыхал, а?