— Что скажешь, бригадир? — спросил Тракимас.
— Может, и ничего, — пожал сутулыми плечами Сенавайтис. — Послушать хочу. — А вы говорите. Говорите! — властно повторил он, но, видно, понял, что не хватит терпения молчать, и добавил: — Могу и я поговорить, ладно… Хочу у тебя спросить, председатель. Как раз сейчас, когда и власть сидит. Только ты правду говори, председатель, хоть, может, и не с руки при этом, — он покосился на гостя из райцентра. — Скажи, чья это выдумка — укрупнение бригад? Говори как есть, председатель…
Тракимас рассмеялся:
— Жизнь этого требует.
— И все? И только-то!
— Могу шире объяснить, Сенавайтис. После укрупнения бригад производительнее можно будет использовать…
— Выкручиваешься. Ладно, можешь и не отвечать. Я и без тебя знаю.
Гость из райцентра покраснел, но сохранял спокойствие и достоинство. Он и не думал вмешиваться в беседу — ждал, чтобы председатель распорядился. Но Тракимас не спешил, он давно привык к выходкам Сенавайтиса.
— Сам знаю, что в бригадиры не гожусь. Самокритично говорю, председатель. Когда надо было в бандитов стрелять, Сенавайтис был в самый раз. А сейчас Сенавайтис — нуль.
— Не хватит ли, товарищ Сенавайтис? — вежливо прервал гость и постучал пальцами по столу.
— Это они… оттуда дали указание укрупнять бригады! Точно знаю!
— Но ведь это разумное указание. Районные власти должны заботиться о колхозах…
— Председатель, чего ты ластишься!
— Вы пьяны, товарищ Сенавайтис, — вежливо заметил гость. — И если вы немедленно не уйдете, я буду вынужден…
— Хо-хо-хо! — засмеялся Сенавайтис; поперхнувшись, сухо закашлял, долго сипел со слезами на глазах.
Гость из райцентра не стал долго ждать: набрал телефонный номер и, под кряхтенье Сенавайтиса, бесстрастно сказал в трубку:
— Товарищ начальник, пришлите людей в Букну. Пьяный гражданин ворвался в контору, буянит.
Положил трубку, и наступила тишина. Глаза Сенавайтиса остекленели, он словно лишился дара речи.
— Не стоило… — с трудом выговорил Тракимас.
— Вы, товарищ председатель, оправдываете мелкое хулиганство?
— Человек поговорить пришел…
Приехали два милиционера и увезли Сенавайтиса. Тракимас обзвонил всех, кого только мог, — ничто не помогло. Его самого отчитали: вот какие у тебя кадры, оказывается, где же воспитательная работа?
Сенавайтис десять дней подметал улицы, убирал рынок, а домой вернулся уже не бригадиром. Когда услышал эту новость, замолчал, уставившись в пол, потом загляделся в окно на зазеленевшее озимое поле.
На партсобрании никто не стал оправдывать Сенавайтиса. Все говорили пространно, все пытались вникнуть… Стычка с гостем из центра, в сущности, пустяк; главное — почему человек споткнулся. А когда поставили на голосование исключение Сенавайтиса из партии, никто не поднял руки. Тракимас тоже не поднял: почувствовал, как все так и впились в него глазами. Присланный из района инструктор сказал новую пылкую обвинительную речь, но Тракимас отразил ее в двух словах: «Мы хорошо знаем Сенавайтиса, знаем, с кем он…» Конечно, Тракимаса не погладили за это по головке, на бюро пропесочили как следует. А через полгода Сенавайтис как-то признался ему:
— Знаешь, председатель, что тебе скажу: шел тогда на собрание с веревкой в кармане.
— Дурень! — вскричал Тракимас. — Последний ты дурень, Сенавайтис!
Ершист этот Сенавайтис. Вечно недоволен, обиженного корчит. Не раз уже Тракимас ему прямо в лицо говорил: «На себя хоть раз посмотри, Юргис. На себя! Увяз в тине, обомшел, плесенью порос… И потому с места не стронешься, что вечно желчью плюешься… Твои приятели, с которыми ты бандитов бил, сейчас и председателями колхозов стали, и на партийной работе… Почему ты на них не равняешься?» Выслушает Сенавайтис, мучительно насупит брови: «Ты не думай, что я такой… ни бе ни ме… Знаю, желали мне добра, протянули руку, а я, дурак, оттолкнул… Было дело, спорить не стану… Бывает, последними словами себя кляну, а потом опять… Мне только вкалывать, а не говорить…» Видно, и концы отдаст, не переставая бичевать тех, что «пробрались на теплые местечки», но пока хоть на рожон не лез. А вот сегодня заварил кашу — полный котел, всем хватит. Смалюконис не спустит, придется расхлебывать. Промолчал, правда, но в районе заговорит. И если еще тот инструктор скажет, что это, так сказать, старая отрыжка… Эх ты, Сенавайтис, Юргис Сенавайтис, дальше своего носа не видишь, а правду ищешь.