— Отделился ты от всех, Крейвенас, отгородился…
— Если хочешь о колхозе потолковать, председатель, то вот жена — колхозница. А я — свободен! — Марчюс гордо произнес это «свободен», даже голову вскинул и руками развел.
— Ну просто орел из тебя, Крейвенас, — посмеялся ты. — Хлоп, хлоп, и полетел. Только ногами в землю врос.
— В землю своего хутора, председатель.
— И я на твоей земле стою.
— Кто на хутор ко мне пришел, тот и гость.
— Не очень-то радушно меня встречаешь, Крейвенас.
Крейвенас огляделся, подозвал жену от хлева:
— Иди, мать, сала нарежь, бутылку поставь… Твоя новая власть пожаловала.
— Не надо так, Крейвенас, — незлобиво сказал ты, ничуть не обидевшись. — Я пришел с тобой потолковать, как с честным человеком…
— С каких это пор я честным стал? — оборвал его Крейвенас.
— Не знаю, как ты с прежними председателями ладил. Мне до этого дела нет. Давай начнем все сначала, Крейвенас. Жена в колхозе работает, а ты — невесть где… Почему? Почему не можете оба, дружно?..
— А за трудодни красивыми словами платить будешь, председатель?
— Не веришь, значит, Крейвенас?
— Теперь уж так, человек ты мой, что у тебя в кармане, в то и верь…
Крейвенас был несгибаем, на каждое твое слово отвечал колкостью.
Разрывался ты в эти дни, бился о толстый лед кулаками и головой, от всех требовал одного — работы! Никаких поблажек ни себе, ни другим не давал. Пускай все видят, что делаешь ты, а ты должен видеть, что делают другие. Тогда, в первый же год здесь, ты встретился с Крейвенасом и во второй раз, у озера. Тот нес выловленных щук… Надо было не заметить, пройти мимо? Ты был крут со всеми, а тем более с человеком, который живет на колхозной земле и на колхоз плюет. Ты подумал: да, Миндаугас Крейвенас не с луны свалился таким… А каким он все-таки был? Ты разве знаешь?
Конечно, от усталости такие мысли. Каждый день на ногах, хлопот полон рот, да и дома… Пусто дома и холодно, не тянет туда, идешь как в гости… Да ладно, от усталости шут знает что померещится… Чертовщина какая-то… Придется дома таблетку на сон принять, мама найдет…
На опушке вроде бы шевельнулись кусты, затрещали сухие веточки. Тракимас вздрагивает, мысли разбегаются. Осторожно поднимает двустволку и, затаив дыхание, прислушивается. Глаза устали, руки онемели. Наверно, померещилось, думает, и тут же расслабляются напружинившиеся мышцы, мерно начинает биться сердце.
В ночной тишине звенит музыка кузнечиков, ветерок шелестит в вершине ивы.
Домой пора, думает Тракимас, уже пожалев, что пошел на охоту: повалялся бы всласть в постели, ведь завтра-то не выходной. Ах, да, он же собирался проветрить голову. Где уж там… С колхозными делами и то справиться легче, чем со своими мыслями.
Неподалеку гремит выстрел, Тракимас вздрагивает. Наконец-то! Еще выстрел, и крик:
— Ребята, взял!
Тракимас не прыгает наземь, не бежит к добыче. В странном оцепенении сидит он, прислонясь спиной к стволу, и тупо смотрит в серый сумрак.
— Председатель! — зовет его директор школы.
Не кузнечики звенят, не комарики хоровод ведут, не лес тихо дышит. Это угасает эхо дня. Исподволь слабеет оно, убывает, опадает с каплями росы. Но летняя ночь коротка, не успеет день сомкнуть глаз, как снова разбудят его взмывший над деревней жаворонок и мотоцикл парня, отвезшего домой девушку.
Дни не знают устали, тяжелое бремя несут, не откладывая ни на миг, а ты вот идешь и шатаешься, двустволка давит на плечо, ноги налились свинцом, словно глину месишь. Отдохнуть бы! Хоть с часок, хоть с два. А может, упасть на луговину за огородом, положить голову на локоть и заснуть. Сладким сном. Но Сянкувене поведет поутру на выгон теленка, увидит тебя, и пойдет гулять по деревне: председатель пьяный валяется, до дома дотащиться не смог… Толки, пересуды… Всегда их хватало… А что еще делать бабенкам-то — языки бы отсохли без применения. Не все равно тебе, ох, не все равно, что болтают в деревне, — нет хуже, когда приходится свои поступки скрывать от людей.
— Слушайтесь папы, слушайтесь папы… — вполголоса напевает Тракимас и, рассмеявшись, проводит жаркой ладонью по росистой листве вишенок.
— Вы такой веселый, председатель… Словно головой о притолоку!..
— Напугала? Хоть ружье не снимайте, — слышен смех, правда какой-то сдавленный.
— Как ты тут, Регина?
— Да так… Гуляла… Слышу — идете…
— Издали узнала?
Мягкие брызги смеха как бы обволакивают Тракимаса, и он не может стряхнуть странное оцепенение.
— Где же добыча? — Регина подходит вплотную, трогает рукой ружье и пробегает пальцами по рукаву Тракимаса — с плеча вниз, вниз. — Не застрелили?