— Давай останемся, Степан, — рука скользит по костистым плечам.
Стяпонас тихо говорит:
— Надо…
Словно обожглась Полина:
— Обо мне ты и не подумаешь! Тебе все равно…
— Полина, — просит Стяпонас; перекатившись через жену, шлепает босиком к окну, распахивает створки. Ночная прохлада омывает лицо, обнаженную грудь, Стяпонас ловит ртом воздух и все равно задыхается. Перевешивается через подоконник, втягивает пряный запах лаванды и шалфея, вслушивается в трескотню кузнечиков, шорох жучков, зуденье комаров и далекий ночной гул.
Где-то хлопает выстрел из охотничьего ружья.
Скорбно стонет Полина. Свою судьбу клянет, а может, его, вечного непоседу и бродягу… Трудно ей понять Стяпонаса, конечно. Но разве Стяпонас сам всегда себя понимает? Разве он осознает, что именно кличет его в дорогу, что сует в руки чемодан? А если даже и чувствует э т о, то говорить ли Полине? «Почему?» — спрашивает Полина. «Почему?» — спросила три года назад в Березовске, и Стяпонас не нашел что ответить. Словно щитом прикрылся этим своим «надо». И все; уходил от разговоров, прятал глаза…
В тот день после смены он не спешил в общежитие. Отяжелев после ужина в столовой, устало брел посередине улицы. В свете фонарей искрился снег, заиндевелые провода смахивали на бельевые веревки, натянутые на высоких столбах. Мимо пролетели нарты, запряженные в оленью тройку, у подворотен слонялись косматые незлобивые псы, вечерний город казался по-будничному спокойным и сонным. Из чайной вывалились мужчины, постояли у двери, дружно загалдели и через высокие ворота забежали в какой-то двор. Стяпонас вошел в чайную. Здесь было жарко, пахло пивом и сигаретным дымом. И еще шкурами: за одним из столиков сидели четверо ненцев в широченных оленьих малицах; они пили чай — весь столик был уставлен полными и пустыми уже стаканами.
Стяпонас взял две бутылки пива и сел за свободный столик у стены. Расстегнул телогрейку, положил шапку на пустой стул и налил в стаканы пива. И вот тогда за соседним столиком он увидел того человека. Он сидел боком к нему, как-то чудно уставившись на пустые бутылки. В руке курилась сигарета; человек забыл о ней, белый пепел сыпался на стол. Лицо этого посетителя чайной показалось знакомым Стяпонасу. Да разве вспомнишь: нефть привлекла в эти места уйму народу. Правда, тот человек — незаурядный. Острая рыжая бородка, кожаное полупальто, и взгляд какой-то вдумчивый, интеллигентный, что ли.
Стяпонас осушил стакан, налил еще. И все не спускал взгляда с того человека. И чем дольше смотрел на занятого своими мыслями бородача, тем сильней будоражила его мысль, что он действительно уже встречал его. Где? Когда? Стяпонасу нестерпимо захотелось разгадать это. Человек, по-видимому, почувствовал его взгляд, вздрогнул, поднял голову, и их глаза встретились. Стяпонас никогда еще не испытывал такого острого чувства, как в тот миг; казалось, он оцепенел и не мог опустить глаз. А может, его сковал страх: мол, ему просто померещилось э т о и исчезнет, едва он отведет взгляд. Они сверлили друг друга глазами, и это длилось долго, целую вечность, пока бородач, наконец, не поднял руки и не провел по лицу. Стяпонас заметил, как задрожала его рука, как он бросил вороватый взгляд сквозь пальцы и, отвернувшись, полез в карман кожанки за сигаретами.
Допив вторую бутылку, Стяпонас подумал: что же делать? Он не сводил взгляда с этого человека, он уже узнавал взмахи его рук, даже выражение лица, с которым он только что смотрел на пустые пивные бутылки; узнал и посадку головы, по-птичьи склоненную набок.
Что же делать? — думал Стяпонас.
Человек жадно курил, его седеющая голова утопала в сизом дыму. Он отвернулся от Стяпонаса, но тот знал, что бородач наблюдает за ним краешком глаза.
Что делать?
Стяпонас встал, с грохотом отодвинул стул и подсел к соседнему столику.
— Закурить не найдется? — спросил он, не узнавая собственного голоса.
Человек не ответил, просто придвинул пачку и коробок спичек к Стяпонасу. Стяпонас долго выбирал сигарету, не спеша чиркал спичкой и все глядел на этого человека. Сухое продолговатое лицо, ложбинка на кончике носа и верхней губе. Холеная бородка…