Выбрать главу

Когда Андрюс проложил две борозды через все поле и когда борозды несколько дней спустя подсохли и земля посерела, словно ее осыпали пеплом, Маркаускас сказал за обедом:

— Хочу тебя спросить, Андрюс…

Андрюс поднял глаза.

— Ну?

— У тебя есть земля. Власти отмерили. Хорошо, что ты ее получил, а не какой-нибудь пьяница или перекати-поле. Но как ты собираешься жить?

— Землю пахать буду, хозяин!

Андрюс ответил твердо: он даже подивился, почему Маркаускас об этом спрашивает, как будто он сам не знает, что главное — земля. А когда есть земля, о чем еще спрашивать?..

— Пахать ты умеешь, Андрюс. Но на чем ты будешь пахать? Тебе ли напоминать, что без лошадей да инвентаря земля стоит целиной?

— В Думблине — пункт аренды лошадей, — смело отрезал Андрюс.

— Был…

— Есть!

— Вчера ночью сгорели и лошади, и конюшня.

Андрюс растерялся, но ненадолго.

— Я достану лошадей. Аксомайтис даст. Отработаю. Зерном верну.

— И семена нужны будут.

— И семена достану.

— Аксомайтис даст?

— Для этого базар есть. Куплю.

— А телега, а гумно?.. На себе повезешь, сам цепом молотить будешь?

Андрюс чувствовал, что Маркаускас понемножку разрушает его сказочный домик. Выдернет еще одно бревно, второе, и рухнет домик, исчезнут Андрюсовы мечты о земле, об отдельном житье.

— Я буду жить, ты не думай, хозяин! — гневно крикнул Андрюс.

— Ладно уж, живи, — спокойно сказал Маркаускас.

И лишь позднее, кажется, на другой день, как бы невзначай добавил:

— Моим умом, не лучше ли тебе исполу эти гектары? Оба вместе обрабатываем… всю землю по-старому, а ты осенью с этих восьми гектаров получаешь пол-урожая. Ну, если не хочешь, ты скажи. Но сперва все прикинь, Андрюс. Я только намекнул. А худа тебе не желаю, ты уж поверь.

Андрюс не скоро ответил, только через месяц, когда ни Аксомайтис, ни Кряуна ему лошадь не одолжили — у самих работы по горло. А когда лошади гуляли без дела, они отвечали: «Пускай попасутся, передохнут…»

— Так, может, хозяин, исполу, — наконец выдавил Андрюс — тихо и жалобно, словно собственной кровью записывая черту душу.

— Ну, раз ты просишь… — Маркаускас и виду не подал, что рад.

Андрюс работал, как в прежние годы, не присаживался целыми днями, а осенью, получив свою «половину», погрузил на телегу несколько мешков ржи, усадил Тересе и укатил на базар. Никогда еще не доводилось испытывать того чувства, которое находит, когда телегу окружают покупатели, спрашивают о цене, торгуются, достают из кошельков скомканные потертые рубли. От денег пухнут карманы, горит лицо, живее бьется сердце. «Вот холера! Хоть раз и я чего-то стою…» Он вел Тересе по неровному булыжнику, мало говорил, только стрелял глазами по сторонам.

— Может, купить тебе чего? Ты скажи! — сжал он руку Тересе и посмотрел ей прямо в глаза.

— Да бог с тобой, Андрюс!

— А вот и куплю. Пошли, Тересе.

Они долго торчали в магазине. Андрюс спрашивал, сколько стоит то да сколько это, а потом повернулся к Тересе и махнул рукой:

— Да нет тут ничего!.. И не пропихнешься. Лучше уж я… Пошли!..

Они вышли на площадь. Весело галдели школьники. Малыши выбирали из развалин целые кирпичи и складывали в кучу, а дети побольше рыли ямы и сажали липки. Рабочие вставляли окна в новом двухэтажном доме.

В закусочной было полно пьяных, но они отыскали два свободных места у стола, заставленного грязной посудой. Тересе, комкая уголок платка, с опаской поглядывала на незнакомых мужчин, которые говорили наперебой, кричали, пытались затянуть песню.

— Гульнем, Тересе! — подмигнул Андрюс и сдвинул фуражку на затылок. — Отчего б нам не гульнуть? Скажешь, не на что? Ха, теперь нас дешево не возьмешь!

Рядом, положив голову на руки, дремал старик. Кто-то говорил о поставках и павшей корове, о детях, подорвавшихся на гранате, и сошедшей с ума женщине.

На залитый чем-то столик поставили для них два стакана водки и две тарелки с ячневой кашей и мясными огрызками.

— Ну, Тересе, — Андрюс поднял стакан и посмотрел на Тересе, как на картинку. — Привез я, значит, сегодня и продал, привезу другой раз и еще продам. Денег что дерьма. — Он пощупал внутренний карман пиджака и снова подмигнул Тересе. — А ты выпей.

— Да не знаю я…

— Ладно уж, пей!