Альбинуке удалялась по снегу — легкая и быстрая, словно ее ветром несло.
Андрюс нанялся к Маркаускасу. На самый край волости увез его хозяин. Далеко, за ночь не сходишь, с Альбинуке не повидаешься. А дни не твои, дни хозяйские.
Перед успеньем дали знать — Пятрас женится. Маркаускас отпустил Андрюса на два дня. Но и того оказалось много. Андрюс вернулся поздним вечером еще первого дня — черный как земля. Когда спрашивали, в чем дело, молчал, только сжимал кулаки. Да и что тут скажешь, будто тебя поймут? Только посмеются, коли узнают, что родной брат у Андрюса девушку увел. Лучше уж помолчать.
Андрюса словно громом поразила весть, что Пятрас женится на Альбинуке. А он-то надеялся — на свадьбе как раз будет случай повидаться с ней, потолковать. Как на крыльях летел домой…
— Смеешься, Пятрас, — не поверил Андрюс.
Пятрас хохотнул, и Андрюс понял — так оно и есть.
— На Альбинуке женится, это правда, Андрюс, — подтвердил отец. — Мачюта четыре гектара земли дает, целую полосу.
Словно обухом по темечку огрели — закачался Андрюс, опустил руки, свесил голову.
— Никак ты в Альбинуке втрескался? — все еще смеялся Пятрас. — Слышал толки, но думал — брешут…
Андрюс подошел к Пятрасу, стал лицом к лицу.
— Тебе земля нужна, не Альбинуке!
— Альбинуке — тоже…
— Земля нужна, земля! Думаешь, враз помещиком заделаешься?! Нет! Тут и моя земля есть, и мой пот. Мой — понял?..
Видно, Андрюс выглядел страшно, если Пятрас даже попятился:
— Сдурел ты, Андрюс?..
Андрюс кое-как сдержался и вышел во двор, громко хлопнув дверью избы. Слонялся по двору, бродил по полям, пока не услышал — едут. Последним вошел в избу, сел за стол и покосился на Альбинуке, белую как молоко, в белой фате. Все галдели наперебой, а Андрюс налил себе полный стакан водки, выхлестал, как водичку, и даже рот не вытер. К закускам и не притронулся. Сидел, глядя на скатерть, изредка зыркал то на Альбинуке, то на довольного и напыжившегося Пятраса. Снова выпил. Кто-то попытался остановить его, отвлечь разговором, но Андрюс ничего уже не видел и не слышал — голова закружилась, горница и свадебники завертелись колесом, а боль крепчала, росла и уже не умещалась в груди. Вскочил как ужаленный, ударил кулаком по столу и взревел: «Еще посмотрим, братец!» И — в дверь. Забегал по двору — то сюда, то туда. Схватил с колоды топор, подержал в руках и швырнул на кучу хвороста. Принес к углу избы охапку соломы и вытащил спички. Чирк, чирк — не загорается. Но тут кто-то сзади огрел его по шее. Навалились на него мужики, связали, отнесли к хлеву и бросили там. В избе пили, горланили, пели, а в высоком небе мучительно мигали звезды. Андрюс морщился, шевелил руками и ногами, извивался, будто уж. Вряд ли сумел бы высвободиться сам, если бы не Скринска. Не звали его на свадьбу, но на всякий случай пришел поторчать у забора и увидел связанного.
— Вот сбесились! Андрюс, это ты?
Андрюс только зубами скрипнул, кажется, не узнал даже лучшего друга детских лет. Скринска вытащил нож, сверкнуло лезвие, и путы ослабли. Ноги Андрюс попытался развязать сам, но пальцы онемели, и Скринска снова полоснул ножом. Андрюс тяжело поднялся, очумело посмотрел на небо, на освещенные окна избы и побрел по полю — простоволосый, в грязной рваной рубахе.
— Андрюс! Андрюс! — звал Скринска, долго шел за ним по пятам, потом отстал.
Андрюс не помнит теперь, может, и встретил кого на дороге, может, и убегали от него люди, как от сумасшедшего. Ничего он не помнит. Потом только удивлялся, каким чудом попал на хутор Маркаускаса. Так лошадь, бывает, сама притащит телегу домой к хозяину.
…Кобылы Маркаускаса дышат Андрюсу в спину, чуть ли не тычутся влажным холодным храпом.
«Ну вот, поджимает, холера! — не на шутку сердится Андрюс. — Для него я как был батраком, так и остался… Ладно, поживем — увидим…»
На краю поля Андрюс разворачивает лошадей. И Маркаускас занимает новую борозду. И знай чмокает, нукает. Никак он Андрюса подгоняет! Мог бы — кнутом огрел. Всегда был прижимист, не жалел ни чужих, ни себя. И остался таким, хоть сейчас мог бы и призадуматься. Пора бы ему пораскинуть мозгами, пора понять — очень уж непрочна земля, на которой он стоит. Мог бы подумать и о том дне, когда… Андрюса снова прошивает эта мысль… «Нет, нет, ну дурак же я, было чем забивать голову. Спокойней, спокойней надо, ведь причины-то нет…» Но чем больше успокаивает себя Андрюс, тем пуще ярится: «Будет он тут мной командовать… Еще ему не надоело…» Даже плуг, дернувшись у него в руках, чуть не выскакивает из борозды.