Авторитет центральной прессы, прежде всего партийной «Правды», был очень высок. Её корреспонденты были для местного начальства пострашнее прокуроров, игнорировать публикации не мог себе позволить ни один крупный руководитель.
18 сентября 1930 года в «Правде» появляется заметка с критикой «примиренчества» на заводе «Красное Сормово». Уже через три дня по данному вопросу Жданов направляет секретарю ЦК ВКП(б) В.М. Молотову, ближайшему тогда соратнику Сталина, развёрнутое подробное письмо. Деловой тон этого документа сочетается с явной эмоциональностью.
Письмо начинается с изложения Ждановым ситуации в Сормове, где крайкомом недавно была проведена смена партийного руководства, так как прежнее не справлялось с темпами индустриализации. «Мы можем теперь, опираясь на опыт Сормова, — пишет Жданов, — громить всякие ссылки на плохого рабочего, на объективные условия и т. п. В самом деле: до смены руководства вагонный цех завода выпускал два большегрузных вагона в день, а сейчас выпускает 8, т. е. в четыре раза больше прежнего, и при таких темпах полностью ликвидирует прорыв по вагоностроению. Паровозный цех добился выпуска одного паровоза в день при годовой программе в 100 шт. Этот цех кончает полностью программу 25 сентября и выпускает несколько паровозов в счёт программы будущего года. То же по котлам. То же по двигателям. А ещё месяц тому назад оппортунисты заявляли, что всего этого никак не выполнить…
В условиях того бешеного боя, который мы развернули на Сормове, нелепой и странной кажется заметка в "Правде" от 18 сентября под заголовком "Немедленно расследовать" и под лозунгом "Примиренцам нет места в руководстве". Смысл этой заметки заключается в том, чтобы опорочить новое руководство Сормова… Подобного рода удары по краевому руководству и намёки на наличие в нём примиренческих элементов делаются за последнее время в "Правде" не первый раз. Мы хотим полной ясности в этом деле и хотим, чтобы ЦК в Вашем лице знал, что кое-кто в "Правде", очевидно, не прочь припаять оппортунизм или по меньшей мере примиренчество Нижегородскому Крайкому… Мы памятуем, тов. Молотов, Ваши и ЦК прошлогодние указания, что, когда тебя критикуют и если ты считаешь себя несправедливо критикуемым, то нельзя быть Дон Кихотом Ламанчским, непротивленцем и т. п.
В данном случае в связи с последней заметкой, по нашему мнению, неслучайной, мы должны поставить Вас в известность, что считаем заметку неправильной, политически вредной…»{154}
Далее письмо с эмоциональной лирикой о донкихотстве вновь превращается в строгий, почти бухгалтерский документ, где Жданов в целом ряде пронумерованных пунктов по-деловому излагает историю «товарища Страусова» — именно этого инструктора Нижегородского крайкома, направленного Ждановым на работу в Сормово, грозная партийная газета публично обвинила в «примиренчестве».
В конце Жданов пишет, что «эти щипки и уколы вызывают в нас ряд недоуменных вопросов. Или мы переродились в оппортунистов и примиренцев, и тогда дело не в страусовых, а в Ждановых…»{155}.
Похоже, такие жалобы и объяснения Жданова на самом верху воспринимали благосклонно — там он был на хорошем счету. Но профилактический «кнут» не убирали. В январе 1931 года в «Правде» вновь появится статья, косвенно обвинившая Нижегородский крайком в «потакании троцкистам», и нашему герою придётся обращаться уже к секретарю ЦК Л.М. Кагановичу. Впрочем, такими методами партийная пресса подхлёстывала тогда всех, а край, руководимый Ждановым, никогда не был исключением для критики.
Глава 9.
ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ В НИЖНЕМ
Секретарь Нижегородского крайкома стоял на хорошем счету не только как эффективный руководитель, обеспечивающий впечатляющий рост экономики. И сугубо в бытовом плане он мог считаться — и считался! — образцовым партийным руководителем и коммунистом. Несмотря на строгую партийную мораль, отнюдь не все руководители СССР отличались личным аскетизмом. Но Жданов и здесь был идеален — все эти годы руководитель огромного восьмимиллионного края жил в коммунальной квартире.
Юрий Жданов позднее вспоминал об отце: «В Нижнем Новгороде у нас были две комнаты в общем коридоре. У члена ЦК и ЦИК, первого секретаря крайкома одна комната — их с матерью спальня и его кабинет, а вторая — это была столовая и моя кровать стояла…»{156}
Из всех начальственных излишеств в нижегородский период товарищ Жданов был замечен только в пристрастии к игре с коллегами в бильярд и городки. Так, благодаря документам Нижегородского архива нам доподлинно известно, что в ночь на 5 марта 1929 года наш герой в партийном клубе имени Лядова увлечённо и долго играл в бильярд вместе с товарищами Пахомовым и Ломинадзе. 36-летний Николай Пахомов возглавлял тогда исполнительную власть, губернский исполком, а 32-летний Виссарион Ломинадзе заведовал агитпропотделом Нижегородского губкома партии. У обоих за плечами были дореволюционное участие в подпольных социал-демократических кружках и бурные биографии в годы революции и Гражданской войны — Ломинадзе успел даже побывать главой компартии Грузии. В 1930-е годы оба партнёра Жданова по бильярду погибнут насильственной смертью — участник антисталинской оппозиции Ломинадзе застрелится в 1935 году, а Пахомов будет арестован и казнён в 1938-м. Итак, 5 марта 1929 года будущий первый соратник Сталина и будущие жертвы политической борьбы до часу ночи играли в бильярд в подвале партийного клуба. Эти почти бытовые подробности сохранились только потому, что в ту ночь после ухода Жданова в клубе случилась большая пьянка, виновникам которой наш герой вскоре раздал партийные выговоры. Материалы парткомиссий, разбиравшейся по поручению Жданова с инцидентом, сохранились до наших дней{157}.
В самом начале 90-х годов XX века на волне издания первой постсоветской мемуарной литературы в Нижнем Новгороде, только что переставшем быть Горьким, вышли воспоминания Марка Борисовича Ашкенази. Родившийся в 1887 году в Бобруйске, в «черте оседлости», Марк Борисович (Мордехай Беров) в бурной дореволюционной молодости успел поработать и резчиком камня, и журналистом в Одессе и Нижнем Новгороде. В начале 1920-х годов работал в нижегородских профсоюзах, а с 1925 года, после вступления в партию, — в центральной нижегородской газете «Нижегородская коммуна». С 1931 года он становится редактором газеты «Марийская правда», ещё через три года — ответственным редактором областной газеты «Горьковский рабочий». В разгар политических репрессий в 1938 году он будет арестован и через два года полностью оправдан Военной коллегией Верховного суда СССР.
На старости лет Ашкенази оставил весьма язвительные, но тонкие психологические наблюдения. «С А.А. Ждановым, — пишет он, — мы были довольно хорошо знакомы на протяжении двенадцати лет, хотя близкими, короткими наши отношения, конечно, назвать было нельзя… Мы жили летом рядом на даче — в Александровке, что на Мызе{158}. Там подобралась дружная компания: Жданов, Столяр — тогда секретарь Канавинского райкома партии, Зашибаев — секретарь заводской партячейки, Муралов — председатель губисполкома.
По вечерам, по выходным здесь происходили жаркие городошные поединки. Страстный игрок, Жданов близко к сердцу принимал промахи партнёров, горячо реагировал на похвалы и насмешки, бывал по-детски счастлив, когда ему удавалось разом вышибить две-три рюши…
Жданов поигрывал на баяне, пианино и считал себя знатоком музыки. Не терпел, когда ему в чём-то возражали. В таких случаях он горячился, краснел, как будто его лично обижают… Глядя в сторону, как бы жалуясь кому-то третьему, он упрекал:
— Он любит спорить… Всегда не соглашается. Какая-то претенциозность.
…Жданов вместе со всеми от души смеется, по обыкновению хватаясь за живот. Иногда тут же мрачнеет, прикладывает руку к груди. Сердце. Становится досадно на себя, зарекаюсь больше с ним спорить, в конце концов он больной человек. Всем нам хорошо известны и его семейные неурядицы, трогает его одиночество.