Первый секретарь ЦК ВКП(б) поведал о своём быте в ссылках, о рыбной ловле и попытке побега вместе со Свердловым. Рассказал, как едва не замёрз в тайге и как расплачивался с сибирскими ямщиками «семью аршинами водки», как переходил австрийскую границу. Вспомнил, как, живя в Кракове на квартире Ленина, страдал от пристрастия Надежды Крупской к «немецким» вегетарианским салатам, мечтал о шашлыке и потихоньку вместе с Лениным сбегал от неё съесть кусок мяса.
Закончились посиделки больших начальников у Сталина тоже не слишком характерно для образов диктаторов и небожителей. «Наступила ночь, и начался разъезд, — вспоминает Юрий Жданов. — Сергей Миронович уехал к себе в Хосту на дачу Ленсовета. Сталин вызвался проводить нас в Сочи. Разместились в чёрном паккарде с брезентовым верхом. Меня усадили рядом с шофёром, а отец и Сталин сели на заднее сиденье для разговоров. Откидные сиденья были свободны.
…Узкое шоссе петляло по склонам и балочкам. Где-то за Мацестой на шоссе показались две женские фигурки в светлых платьях на тёмном фоне горы. Они "голосовали".
— Остановите, — сказал Сталин водителю.
Мы остановились. Девушки попросили нас подвезти их до Сочи. Открыли дверцу и сели на свободные откидные места. Я сижу впереди и вдруг слышу шёпот одной из них: "Сталин".
Путь быстро закончился, и девушки простились с нами при въезде в Сочи.
Вот и весь эпизод. Думаю, он показателен для обстоятельств того времени. Мальчишеским сердцем я не ощутил ни у кого злодейских замыслов»{172}.
Помимо мемуаров Юрия Жданова посиделки на сталинской даче близ Сочи оставили ещё два любопытных исторических документа. Речь идёт о принадлежащих авторству Сталина, Жданова и Кирова «Замечаниях по поводу конспекта учебника по истории СССР» и «Замечаниях о конспекте учебника новой истории». Эти краткие тезисы, созданные троицей «под дубом Мамврийским», датированы 8 августа 1934 года. Первоначально они не предназначались для широкой публикации, а были руководящими указаниями авторским коллективам — разработчикам школьных учебников по истории. Но в итоге тезисы стали ключевыми директивами, во многом определившими официальную идеологию той эпохи.
Как считал ведущий советский историк 1920-х годов Михаил Покровский: «История есть политика, опрокинутая в прошлое». Обойти эту сферу идеологии Сталин с соратниками конечно же не могли. В новом постреволюционном государстве после всех метаний и революционных экспериментов 1920-х годов настало время сформулировать соответствующий курс истории, который будет работать на дальнейшее развитие СССР. Собственно, здесь история для Сталина и компании ничем не отличалась от иных сфер политики и жизни: и экономика, и наука, и культура — во всех их проявлениях — подчинялись тогда неумолимой логике догоняющего развития.
По этой причине вопрос школьного курса истории рассматривался тогда на самом высоком уровне. Для нашего героя этот вопрос стал одним из первых на его новом посту в Кремле. Именно Жданов в начале марта 1934 года вместе с наркомом просвещения РСФСР А.С. Бубновым представлял на заседании политбюро отчёты о недостатках учебной программы по истории. Так что дачная работа над историческими тезисами в начале августа 1934 года была плодом достаточно длительных интеллектуальных усилий.
Как писали в тезисах Сталин, Жданов и Киров: «…речь идёт о создании учебника, где должно быть взвешено каждое слово и каждое определение, а не о безответственных журнальных статьях, где можно болтать обо всём и как угодно, отвлекаясь от чувства ответственности.
Нам нужен такой учебник истории СССР, где бы история Великороссии не отрывалась от истории других народов СССР, — это во-первых, — и где бы история народов СССР не отрывалась от истории общеевропейской и вообще мировой истории, — это во-вторых»{173}.
В отношении новейшей истории ключевая мысль была сформулирована так: «Основной осью учебника новой истории должна быть именно идея противоположности между революцией буржуазной и социалистической. Показать, что Французская (и всякая иная) буржуазная революция, освободив народ от цепей феодализма и абсолютизма, наложила на него новые цепи, цепи капитализма и буржуазной демократии, тогда как социалистическая революция в России разбила все и всякие цепи и освободила народ от всех форм эксплуатации, — вот в чём должна состоять красная нить учебника новой истории».
В своей критике проектов учебников авторы подчеркнули и ещё один из важнейших аспектов революции 1917 года: «В конспекте не учтены корни Первой империалистической войны и роль царизма в этой войне как резерва для западноевропейских империалистических держав, равно как не учтена зависимая роль как русского царизма, так и русского капитализма от капитала западноевропейского, ввиду чего значение Октябрьской революции как освободительницы России от её полуколониального положения остаётся немотивированным»{174}.
Авторы тезисов оставили немало дельных и даже изящных замечаний по стилистике разрабатывавшихся учебников, например: «Мы уже не говорим о неточном стиле конспекта и об игре в "словечки" вроде того, что Лжедмитрий назван Дмитрием "Названным", или вроде "торжества старых феодалов в XVIII веке" (неизвестно, однако, куда делись и как себя вели "новые" феодалы, если они вообще существовали в это время) и т. д.»{175}.
Весьма толковым и глубоким с высот нашего времени выглядит и такое замечание Сталина, Жданова и Кирова: «Нам кажется также неправильным, что колониальному вопросу уделено в конспекте несоразмерно мало места. В то время, как Жорж Зан-дам, Шпенглерам, Киплингам и т. д. уделено достаточно много внимания, колониальному вопросу и положению, скажем, в таком государстве, как Китай, уделено мало внимания»{176}.
Эти тезисы во многом, даже в отдельных деталях хронологии и формулировках, преопределили советскую историческую науку и после завершения сталинской эпохи.
Данная работа Сталина, Кирова и Жданова положила начало пересмотру прежнего, во многом нигилистического отношения к русской истории. В советской исторической науке сразу после 1917 года дореволюционная апологетика сменилась столь же однобоким критиканством и разоблачительством прошлого. Одновременно вульгаризированный «марксистский» подход перегнул палку и по форме подачи истории — если до революции она сводилась прежде всего к монаршим персоналиям, то в 1920-е годы господствовал чрезмерно схематичный, «социологический» подход — вплоть до полного исчезновения личности из истории и объяснения, например, выступления декабристов колебаниями экспортных цен на зерно.
Конечно, при помощи такой обезличенной, «экономической» и сугубо разоблачительной истории невозможно было мобилизовывать массы на развитие и защиту «социалистического Отечества». В рамках марксизма требовался иной подход к истории России, который и попытались сформулировать в своих тезисах товарищи Сталин, Киров и Жданов. О практическом развитии нашим героем этого нового подхода к прошлому будет рассказано в следующих главах.
Глава 11.
ПЕРВЫЙ СЪЕЗД ПИСАТЕЛЕЙ
Сочинский отпуск Жданова был коротким — его ждало одно из наиболее значимых публичных мероприятий 1930-х годов. 17 августа 1934 года в Москве, в Колонном зале Дома союзов, открылось заседание Первого Всесоюзного съезда советских писателей. Присутствовал весь цвет литературы — в зале разместились все известные тогда и сейчас имена, перечислять их просто нет смысла.
582 делегата представляли все жанры литературы и все регионы большой страны. Среди них около двухсот русских (как тогда ещё писали — великороссов), около ста евреев и тридцати грузин, 25 украинцев, человек по двадцать татар и белорусов, 12 узбеков. Ещё 43 национальности представляли от десяти до одного делегата. Были представлены даже китайцы, итальянцы, греки и персы. В качестве гостей съезда присутствовало немало именитых зарубежных писателей.