Сталин всегда спал в своей комнате на первом этаже, а Жданов в таком случае располагался в гостевой комнате на втором. Позднее здесь будут останавливаться наиболее важные дипломатические гости Сталина: в 1944 году — Черчилль, в 1950-м — Мао Цзэдун.
Все участники того ближнего круга, кто оставил воспоминания, не без некоторой ревности отмечают особо приятельские отношения Сталина и Жданова. Анастас Микоян через многие десятилетия напишет: «Что касается Жданова, то Сталин особенно перед войной стал к нему хорошо относиться… Сталин питал какую-то слабость к Жданову, не спаивал его, поскольку знал, что тот склонен к алкоголизму, жена и сын удерживают его часто»{368}.
Злой на язык Никита Хрущёв так вспоминает вечеринки на сталинской даче: «Когда Жданов стал вращаться в среде Политбюро, было видно, что Сталин к нему относится очень внимательно… Действительно, когда мы бывали у Сталина (в это время Сталин уже стал пить и спаивать других, Жданов же страдал такой слабостью), то, бывало, он бренчит на рояле и поёт, а Сталин ему подпевает. Эти песенки можно было петь только у Сталина, потому что нигде в другом месте повторить их было нельзя. Их могли лишь крючники в кабаках петь, а больше никто»{369}.
В 1975 году пенсионер Молотов выскажется кратко: «Сталин Жданова больше всех ценил. Просто великолепно к Жданову относился»{370}. Что же касается упомянутых Хрущёвым матерных частушек («крючниками» именовали в начале прошлого века артели грузчиков, понятно, какой репертуар они исполняли «в кабаках»), то интересно такое высказывание Молотова: «Ленин матом не ругался. Ворошилов — матерщинник. И Сталин — не прочь был… Жданов мог иногда так, под весёлую руку. От души. Душу отвести умеют люди именно таким образом. Но это так, незло»{371}.
В конце июля 1940 года Жданов становится членом Главного военного совета при Наркомате обороны СССР. В январе 1941 года высшее военное командование СССР проведёт большие командно-штабные игры, которые и поныне привлекают внимание военных историков. Целью этих штабных учений будет проверка основных положений плана стратегического развёртывания и действий войск в начальный период войны. «Играть» будут те, кому придётся управлять войсками в июне 1941-го: Тимошенко, Шапошников, Мерецков, Жуков, Ватутин, Павлов и др. Но среди тех, кто будет анализировать результаты штабных учений в кабинете Сталина, будет присутствовать и Андрей Жданов. По итогам этих событий у Генерального штаба РККА в феврале 1941 года появится новый начальник — Георгий Жуков.
10 апреля 1941 года Сталин собственноручно напишет решение политбюро: «Приказы Наркомата обороны, имеющие сколько-нибудь серьёзное значение, издавать за подписями наркома, члена Главвоенсовета т. Жданова или т. Маленкова и начальника Генштаба»{372}.
Константин Симонов в воспоминаниях приведёт такие слова начальника Генштаба Жукова о Жданове: «Единственный из ближайшего окружения Сталина, кто на моей памяти и в моём присутствии высказывал иную точку зрения о возможности нападения немцев, был Жданов. Он неизменно говорил о немцах очень резко и утверждал, что Гитлеру нельзя верить ни в чём»{373}.
В этом плане интересны воспоминания наркома ВМФ Николая Кузнецова: «Из последующих косвенных разговоров со Ждановым я мог вынести заключение, что договор (с Гитлером. — А. В.) ещё будет действовать долго, но не потому, что в него кто-то чрезмерно верит, а потому, что "война на Западе затягивается" и наши противники будут длительное время связаны борьбой, а нам предоставляется возможность заниматься своим мирным трудом и готовиться к войне»{374}.
Юрий Жданов отмечает следующее: «Со слов отца помню точно мысль Маркса, которую после заключения пакта специально приводили на закрытом совещании руководящих идеологических работников в ЦК ВКП(б): "В политике ради известной цели можно заключить союз даже с чёртом, — нужно только быть уверенным, что ты проведёшь чёрта, а не чёрт тебя". Эта мысль мне запомнилась с 1939 года, и лишь много позже я наткнулся на неё, читая Маркса»{375}.
За фасадом дипломатических улыбок иллюзий относительно Гитлера в окружении Сталина никто не питал. Юрий Жданов вспоминает, как отец рассказал ему грубоватую прибаутку, ходившую тогда в политбюро по поводу министра иностранных дел Германии, зачастую щеголявшего в мундире и внушительной фуражке группенфюрера СС: «Удивляется вся Европа, какая у Риббентропа широкая… шляпа».
Жданов всё же сомневался в возможности провести берлинского чёрта. Но соблазн достигнуть в большой политике своей цели, пока другие конфликтуют и выясняют отношения, был слишком велик. В ноябре 1940 года, выступая на закрытом заседании объединённого пленума Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), он так выскажет свои соображения на этот счёт: «…Тов. Сталин всячески рекомендует, чтобы мы тайники, связанные с механикой международной политики, знали, изучали, чтобы в этом отношении, как говорит тов. Сталин, не были вахлаками… Роль медведя заключается в том, что, пока дровосек дрова ломает, мы ходим по лесу и требуем попённую плату…»{376} Медведем в этом выступлении Жданова был СССР, который, пока «дровосек» Гитлер «ломал дрова» в европейском «лесу», собирал свою «попённую плату» в виде новых западных территорий. Избранная аудитория, высшие руководители второй столицы страны, встретили ждановское объяснение циничных законов большой политики с воодушевлением — как зафиксировала стенограмма: «Весёлое оживление в зале, бурные аплодисменты, смех».
Далее в выступлении Жданов конкретизировал эту мысль: «Политика социалистического государства заключается в том, чтобы использовать противоречия между империалистами, в данном случае военные противоречия, для того, чтобы в любое время расширить, когда представляется эта возможность, позиции социализма… Из этой практики мы исходили за истёкший год, она дала, как вы знаете, расширение социалистических территорий Советского Союза. Такова будет наша политика и впредь, и тут вам всем ясно, по какой линии должно идти дело (смех)».
Жданов весьма откровенно пояснил особенности политики СССР на фоне европейской войны: «У нас нейтралитет своеобразный — мы, не воюя, получаем кое-какие территории (смех). Для того чтобы этот нейтралитет поддержать, нужна сила… Мы должны быть настолько сильны, чтобы эти позиции социализма отстоять и дипломатическим, и военным путём».
В обнародованной стенограмме выступления Жданова все эти слишком откровенные высказывания тогда были изъяты. Теперь же их любят цитировать всяческие «разоблачители» советской агрессивности, в своём морализаторстве старательно забывая, что подобный политический цинизм является законом в большой политике всех времён и народов.
Но по мере того как Гитлер «переваривал» победу над Францией, вероятность его нападения на СССР увеличивалась. Жданов, на близком ему опыте войны с Финляндией, неплохо понимал, что Вооружённые силы СССР, при всех своих успехах, далеки от того всепобеждающего идеала, который рисовала советская пропаганда. В 1930-е годы вместе с ростом технического оснащения и численности РККА нужно было создать у армии и общества уверенность в своих силах — отсюда и шла эта зачастую слишком оптимистичная военная пропаганда гарантированных побед «малой кровью на чужой территории». Но с приближением реальной большой войны, со всеми её неизбежными ужасами и трудностями, шапкозакидательские настроения становились вредными. И Жданов попытался скорректировать тон военной пропаганды.
Специалист Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП (б) Григорий Шумейко вспоминал, как незадолго до войны Жданов на одном из заседаний Секретариата ЦК поручил агитпропу подготовить аналитическую записку о перестройке военной пропаганды «на разъяснение условий оборонительной борьбы в случае нападения». Подготовку такой записки поручили именно Шумейко, который позднее писал: «Рекомендации по её основному содержанию, высказанные в предварительном порядке Ждановым, были именно такими — готовить морально население к худшему… Возможно, что Жданов, лично переживший по-особому события "той войны незнаменитой", как сказал поэт, имел свой особый взгляд и на характер надвигавшейся большой войны»{377}.