Плата такая, что на эти деньги можно покупать две отличные машины в год — грант Реджи покрывал обучение лишь на четверть, остальное платила армия. «Запоздалое раскаяние», — говорила мамуля. К несчастью, некому было оплатить дополнительные занятия, школьную форму, в которой вечно чего-то не хватало, учебники, школьные экскурсии, модные стрижки. Отец Реджи служил в Королевском шотландском полку, но Реджи отца никогда не видела. Мать была на седьмом месяце, когда отца убили на Войне в Заливе — «пальнули по своим». Обычно люди познают иронию, когда уже вылезли из утробы, сказала Реджи.
— Жертвы истории, — ответила мисс Макдональд.
— Ну а кто не жертвы, мисс Мак?
Мамуля и Реджи работали день и ночь. Мамуля трудилась в супермаркете и гладила белье в паре гостиниц, а Реджи по воскресеньям утром работала в лавке у мистера Хуссейна. Реджи начала, еще когда училась в школе, — газеты разносила, по выходным за прилавком стояла, такое вот. По чуть-чуть отдавала в жилищно-строительное общество, экономила каждый пенни на аренде и счетах, на предоплатном мобильнике и на карте «Топ-Шопа».
— Твоя склонность к экономии весьма похвальна, — говорила мисс Макдональд. — Женщина должна уметь обращаться с деньгами.
Мамуля родилась в Блэргаури, а сразу после школы пошла на птицефабрику, приглядывала за конвейером — пупырчатые трупики ползли по нему, а затем ныряли в кипяток. Это навсегда задало мамуле планку, и она твердила, чем бы ни занималась: «Спасибо, что не птицефабрика». Видимо, на птицефабрике и впрямь было скверно: у мамули потом случались довольно дрянные работы. Она любила мясо — сэндвичи с беконом, мясо с пюре, сосиски с картошкой фри, — но Реджи никогда не видела, чтоб мамуля ела курицу, даже когда Мужчина-Который-Был-До-Гэри приволакивал ведро из «Жареных кур Кентукки», а ведь Мужчина-Который-Был-До-Гэри мог заставить мамулю делать почти что угодно. Только впихнуть в нее курятину не мог.
Образование образованием — десять высших баллов в аттестате об общем среднем, — но Реджи вздохнула с облегчением, подделав и отослав письмо от мамули: так и так, переезжаем в Австралию, осенью не ждите Реджи в этой вашей уродской шикарной школе.
Мамуля так гордилась, что Реджи получила грант («У меня! Ребенок гений!»), но когда мамули не стало, не стало и смысла, по утрам паршиво — уходишь в школу, и никто тебе не говорит «пока», но еще паршивее возвращаться в пустой дом, где никто не говорит «привет». Подумать только: два коротеньких слова, а такие важные. Ave atque vale.[21]
Мисс Макдональд тоже больше не ходила в уродскую шикарную школу, потому что в мозгу у нее грибницей разрасталась опухоль.
Реджи не эгоистка, ничего такого, но она все-таки надеялась, что Мисс Макдональд успеет подготовить ее ко второму уровню, прежде чем опухоль доест мозг. Все это ничто и снова ничто,[22] говорила мисс Макдональд. По правде сказать, она сильно злилась. Умирающие бывают чуток раздосадованы — это понятно, но мисс Макдональд всегда была такая, болезнь ее не смягчила, и хоть мисс Макдональд и пришла к религии, христианского милосердия в ней что-то не завелось. Она бывала добра в частностях, а в целом — никогда. Вот мамуля вообще была добрая — это все и искупало: даже когда чудила — с Мужчиной-Который-Был-До-Гэри, да и с самим Гэри, — она всегда помнила, что нужно быть доброй. Впрочем, мисс Макдональд тоже кое-что искупало — она заботилась о Реджи и любила свою собачку, а у Реджи это числилось среди крупных добродетелей.
Повезло мисс Макдональд, думала Реджи, — она успела привыкнуть к тому, что умирает. Куда это годится — идешь такая, от счастья аж сияешь, а тут раз — и нет тебя. Вышла из комнаты, села в такси.
Нырнула в холодный голубой бассейн — и не вынырнула. Nada у pues nada.[23]
— А вы много народу на эту работу собеседовали? — спросила Реджи, и доктор Траппер сказала:
— Да целую толпу.
А Реджи сказала:
— Плоховато вы врете. — И доктор Траппер покраснела, засмеялась и сказала:
— Это точно. Врать я не умею. Я даже в «верю не верю» играть не могу. Но про тебя у меня хорошее чувство, — прибавила она, и Реджи сказала:
— Ну что ж, чувствам надо доверять, доктор Т.
Вообще-то, Реджи думала иначе, мамуля-то поехала с Гэри в отпуск, потому что доверилась чувствам, — и вот результат. И Билли чувства тоже редко доводили до добра. Он, конечно, карлик, но он ведь злой карлик.
— Зови меня Джо, — сказала доктор Траппер.
Доктор Траппер сказала, что на работу выходить не хотела и будь ее воля — она бы за порог ни ногой.
Непонятно, почему воля не ее. Ну, объяснила доктор Траппер, бизнес «Нила» «забуксовал». (Его «подвели», и «что-то там не выгорело».) Заговаривая о бизнесе мистера Траппера, доктор Траппер щурилась, будто пыталась за много миль разглядеть очень мелкие буковки.
Из поликлиники доктор Траппер то и дело звонила домой — проверяла, как там детка. Доктор Траппер любила с ним болтать и произносила долгие монологи, а детка между тем глодал телефонную трубку. Реджи слышала, как доктор Траппер говорит: «Привет, солнышко, как твои делишки?» и «Мамочка скоро придет, не обижай Реджи». И еще доктор Траппер все время цитировала обрывки стихов и детских песенок, она их помнила просто сотни и частенько выдавала вдруг: «Дили-дили-дон, мой сыночек Джон» или «Жоржик-коржик-пирожок».[24] Она много знала такого — очень английского, глубоко чуждого Реджи, которая выросла на «Вот буренка Кэти Бэрди» и «Какая красуля, вот это красуля, прекрасница Джинни Макколл».[25]
Если детка спал, доктор Траппер просила Реджи позвать к телефону собаку.
(— Ах да, я забыла предупредить, — сказала доктор Траппер в конце «собеседования», и Реджи подумала: ой-ой, у нее двухголовый ребенок, дом стоит над пропастью, а муж — чокнутый маньяк, но доктор Траппер сказала: — У нас собака. Ты любишь собак?
— Ну знамо дело. Обожаю. Правда. Чесслово.)
Говорить собака не умела, но что такое телефонный разговор («Привет, псина, как там моя красавица?»), соображала получше детки — Реджи держала трубку возле собачьего уха, а Сейди внимательно слушала.
Впервые ее увидев, Реджи переполошилась — громадная немецкая овчарка, ей бы стройки охранять.
— Нил боялся, что собака заревнует, когда родится ребенок, — сказала доктор Траппер. — Но я бы жизнь свою ей доверила, и жизнь ребенка тоже. Я знаю Сейди сто лет — я дольше знаю только Нила. У меня в детстве была собака, но она умерла, а потом отец не разрешил завести другую. Отец теперь тоже умер, так что сама видишь.
Реджи не поняла, что должна увидеть.
— Мне очень жаль, — сказала она. — Такая потеря.
Прямо как в полицейском сериале. Она говорила про собаку, а доктор Траппер решила — про отца.
— Ничего, — сказала она. — Он сам себя намного пережил. Зови меня Джо. — На собаках доктор Траппер была помешана. — Лайка, — говорила она, — первая собака, полетевшая в космос. Через несколько часов умерла — высокие температуры и стресс. Ее нашли в приюте, забрали, она-то, наверное, думала, ее домой возьмут, в семью, а ее отправили на самую что ни на есть одинокую смерть. Как это грустно.
Отец доктора Траппер пребывал на этапе полураспада в книгах — он был писатель, когда-то, говорила доктор Траппер, очень модный («Некогда знаменитый», — смеялась она), но книги его «не прошли проверку временем».
— Вот и все, что от него осталось, — сказала она, листая заплесневелый том под названием «Лавочник». — А от матери ничего, — прибавила она. — Иногда я думаю, хорошо бы расческу, гребень, такое, чего она касалась каждый день, что было в ее жизни. Но ничего нет. Все может исчезнуть, Реджи, — никогда этого не забывай.
21
Привет и прости (
25
Доктор Траппер здесь и далее обильно цитирует английские детские стихи и песенки («Рифмы Матушки Гусыни» и т. д.). Реджи выросла на шотландских народных песнях.