– Тише, дорогая! – стал успокаивать ее муж. – Потом поговорим.
– Нет, сейчас, – заупрямилась Друсилла. – Я вас долго щадила, но теперь довольно. Арбакл, если вы не хотите разоблачения, возьмите деньги у своего будущего зятя, и покончим с этим делом.
Портос застонал.
– Отлично, – громко продолжила Друсилла. – Мистер Фэлконер, вы должны дать своему будущему зятю денег. Он отдаст их нам, чтобы мы выкупили в Эдинбурге и Лондоне всю мебель из поместья, которую продали Арбаклу, – следует добавить, за жалкие гроши.
– Вы сами предложили мне эту мебель, – возразил Арбакл. – Мы с будущим зятем ничего вам не должны.
– А вы уже сказали своему будущему зятю, что сговорились с Эльдорой Мейквелл убить его, чтобы она осталась полноправной владелицей поместья? – осведомилась Друсилла. – Судя по всему, вы промолчали. Говорят, эта скверная женщина сбежала, но истина остается истиной. Старуха, которой принадлежал Модлин-Мэнор, умерла. Мы должны вернуть мебель до приезда нового владельца. Ходят слухи, он пренеприятный человек. Нас предупредили, что это педантичный и въедливый скупердяй по фамилии Норт, Девлин Норт.
– Насколько я понимаю, – вступил в разговор Грей, – вам с мистером Макспорраном предстоит неприятное объяснение с мистером Нортом. А нам надо препроводить этих троих в тюрьму, если Макс сделает мне одолжение и позовет полицейских. Что же касается Макспоррана и Арбакла… мы выдвинем против них обвинение, вот только решим, какое именно.
Непривычно молчаливый Макс огляделся и вышел из комнаты.
– Кэдзи! Кэдзи, где ты? Это я!
Переглянувшись, Грей и Минерва хором выпалили:
– Эльдора!
– Отвратительная женщина, – заметила Друсилла, садясь в кресло. – Порочная до мозга костей.
Кэдзоу открыл глаза, поднялся и побрел к окну.
– Кэдзи! – снова позвала Эльдора. – Где ты, Кэдзи!
– Сядь, Кэдзоу, – велел Грей. – Все уже кончено.
– Кончено, – согласился дядюшка и на глазах у изумленной публики вскочил на подоконник и выпрыгнул в окно.
В комнате воцарилась тягостная тишина. Наконец Друсилла Макспорран изрекла:
– Туда ему и дорога. У этого человека не было ни чести, ни совести.
Эпилог
Любовь и потери… Каким печальным и в то же время радостным оказался день, о котором так давно мечтала Минерва!
В мягком серебристом свете раннего утра, в сочельник, она шагала по улице Бэллифога к церкви Святого Олдхелма.
Вновь начался снегопад. Под окнами деревенских лавок снег плавно оседал на сугробы.
Сегодня в каждой кухне хлопотали матери и жены, готовясь к рождественскому застолью. На расшалившихся детей сыпались лишь добродушные упреки. В воздухе пахло пирогами, яблоками, корицей и мясным фаршем, драгоценным имбирем и гвоздикой, припрятанными к Рождеству, а также подогретым бренди, пудингом и лимонами.
Но в Уиллиноке ничто не напоминало о приближении Рождества. Миссис Хэтч, еще не оправившись от недавнего потрясения, тихо бродила по дому. Фергюс и Айона тоже не спешили выйти из своих комнат, однако они твердо пообещали помочь Минерве: Фергюс – сыграть роль посаженого отца, а Айона – подружки.
Окна постоялого двора были распахнуты. Изнутри доносился голос хозяина, распевающего во всю глотку рождественскую песенку «Остролист и плющ».
Запахнувшись в плащ и надвинув на лоб капюшон, Минерва торопливо шагала по улице. Ей хотелось немного побыть одной, подумать о случившемся и о том, что предстояло.
– «Из всех растений на земле, – летел ей вслед голос хозяина постоялого двора, – досталась слава остролисту…»
Туфли Минерва несла в руках, прижав к груди под плащом. Собираясь в церковь, она надела резиновые сапоги.
Белое рыхлое покрывало обновило надгробия и придало им торжественный вид. На голове серого мраморного ангела на постаменте появился белый колпак, а на крыльях и сложенных руках – снежная глазурь.
Здесь Минерва всегда ощущала умиротворение – отчасти потому, что преподобный Памфри и миссис Памела радостно принимали ее, сопровождали на прогулках, развлекали разговорами, угощали. Дом священника был пристанищем для всех, кто жаждал участия и тепла. Каждый чувствовал себя здесь как дома.
Для супругов Памфри все гости были равны, каждый заслуживал сочувствия и утешения.
Заметив свет в окнах церкви, Минерва разочарованно нахмурилась: она так надеялась прийти сюда первой!
Родители для нее были потеряны – по крайней мере до окончания судебного процесса. А Грей, судя по всему, еще сладко спал у себя дома, в Драмблейде.
Минерва слабо улыбнулась, ощущая, как к глазам подкатывают слезы. Вероятно, чувство, которое она испытывала к Грею, и есть любовь, но ей почему-то не верилось. Если бы все люди любили, как она, в мире не было бы места горю.
Поднявшись на крыльцо, она осторожно приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Кто-то уже успел зажечь свечи у алтаря. Как завороженная, Минерва разглядывала гирлянды остролиста, фестонами свисающие между скамьями. В стоящей на алтаре хрустальной чаше красовался букет кремовых роз и все того же темного остролиста с алыми ягодами, которые казались особенно яркими по сравнению с бархатистой бледностью розовых лепестков.
Все было готово к встрече Христа-младенца.
Осторожно прикрыв дверь, Минерва быстрыми шагами направилась прочь от церкви, к дому супругов Памфри.