— А не много тебе будет? На радостях-то — поди пропьешь?
Алексей ни как не реагировал на высказывания… Проявляя, полное безучастие и отсутствие сопереживания поступкам главного действующего лица.
Залупенко, не дождавшись эмоционального всплеска после прекрасного, на его взгляд, исполнения роли «Доброго и отзывчивого батяни-родного».
Что говорить? Он не дождался вообще никакой реакции. Видно поэтому не стал, по примеру римского императора орать: «Какой великий артист во мне пропадает?»
Он сделал по-другому. Нагнулся к стоящему в ногах саквояжу, достал из него пухлый конверт и протянул Алексею. Тот взялся за него, но Залупенко его не выпускал. Гусаров тут же ослабил свою руку и выпустил конверт. После этого совсем немного, на каких-то несколько миллиметров подался вперед, очень внимательно и дружелюбно посмотрел в глаза, пока еще здорового и не кашляющего босса. Потом, обезоруживающе улыбнулся. Тот никак не ожидал такого подвоха, и почему-то захлопав отсутствующими ресницами, инстинктивно вздрогнул.
Чем-то очень неприятным повеяло от обычного участливого взгляда и неуловимой иронии сероглазого молодого человека. Эти глаза такие чистые и светлые, как будто говорили: «Что, дурачок, поиграть хочешь? Я готов. Начинай.»
Залупенко поежился и быстро приподняв свою толстую, сплющенную задницу сам торопливо и даже как-то суетливо втиснул Алексею конверт в руку и буркнул, не глядя на него, а больше пытаясь увидеть что-то у себя под ногами:
— Мы с тобой в расчете, можешь уе… убираться…
Судя по всему, должно было прозвучать другое слово. Но не прозвучало.
Один из охранников распахнул противоположную дверь и когда Алексей, небрежно сунув толстый пакет в карман, уже вышел из нее Залупенко всполошливо его окликнул:
— Ты, вот что… Даже не знаю… Механик собирается уезжать домой, говорит, что навсегда. Мне нужны толковые и преданные люди… Он тебя очень хвалит…
Говоря эти, вроде бы приятные слова, он внимательно наблюдал за реакцией Алексея. На этот раз тот улыбнулся иной улыбкой. Что ни говори, а когда тебя, у тебя за спиной хвалят, в отличии от привычной хулы, это всегда вызывает добрые чувства.
— Чем-то ты ему понравился, — на этот раз сухо и строго, без артистических импровизаций продолжал разговор Залупенко. — Говорит, что уж больно ты понятливый… Все с полуслова ловишь… В общем так… Месяца через три, я собираюсь опять взяться за кое-какое строительство… Приходи, будешь вместо него…
Как бы Алексей не пытался убедить себя в том, что он находится не в африканской саване, а в полной цивилизованного блеска Европе и удивляться по разным пустякам не стоит, но не удержался… Удивился. Было отчего. Для него, прозвучавшее, заманчивое предложение оказалось полной неожиданностью. Он вернулся в комнату. Подошел вплотную к носителю идеи и учтиво поинтересовался:
— Что еще сказал обо мне Механик?
По его тону никак нельзя было догадаться, он осуждает услышанное предложение или согласен.
— Какие у высоких договаривающихся сторон еще есть предложения, заявления или дополнения?
Вроде бы ничего грозного не сказал, но охрана перестала ухмыляться. Видать, почувствовали пацаны, что-то не то.
Выражение сонной тупости, сменилась на их лицах проявлением угрюмой недоброжелательности. Малохольные кооперативные ларечники времен первоначального накопления дикого капитала хорошо это выражение знают. После него начинались безобразные выходки в виде уничтожения товара и нанесения легких и очень обидных телесных повреждений.
— Если не присмотрел себе угол для жилья, можешь здесь перекантоваться. Заодно и за барахлом присмотришь, чтобы не растащили, — как-то невпопад, растерянно продолжал завлекать посулами и обещаниями Залупенко. — Короче говоря, если надумаешь дай знать.
— Обязательно, уж больно интересное и заманчивое предложение. Спасибо.
Вежливо кивнув, Гусаров вышел вон.
— С полицией, чтобы они к тебе не цеплялись, я все улажу.
Видя, как выходящий Алексей, в такт шагов кивает головой, приняв это за знак одобрения, опять перешел к своей начальственно-хамоватой манере разговора, с зависящими от него людьми.
— Сейчас пока иди. Много еще вас таких, задерживаешь долго…
Со стороны, последние слова и выглядели, и прозвучали довольно комично. Алексея уже и так, в комнате не было.
Один из «быков» не удержался и обидно заржал. Вот на нем-то начальник и отыгрался, дав ему в зубы. Врезал больше для порядка, чем с желанием выбить пару коренных. От этого настроение не улучшилось. Однако равновесие в природе восстановилось.
Формула: «Я начальник — ты дурак» приобрела свой обычный вид. Возвратив свои утраченные начальственные кондиции, только и буркнул, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Механика зови…
И снова углубился в изучение лежащих на столе бумаг.
Гордый тамбовский «секьюрити», аккуратно прижимая носовой платок к разбитой и вспухшей губе, что-то тихо пришептывал сквозь боль жалуясь на превратности судьбы.
За что был подвергнут наказанию, он благоразумно решил не спрашивать. Ничего не попишешь — производственная травма.
Отчего барин гневается — дворни знать не положено.
Через несколько минут, из тех же дверей вышел совершенно обалдевший от счастья Механик.
Алексей, стоя неподалеку между этажами, невольно слышал, как Залупенко уговаривал его остаться. Сквозь филенчатую дверь это было не сложно. Предлагал змей-искуситель, удвоить сумму выплат. И что уже было совсем из области запредельного понимания выдать прямо сейчас пятьдесят процентов аванса в счет следующей оплаты. Это был вроде бы беспроигрышный ход. Но старик, хотя какой он старик с грустью подумал Алексей — отказался.
И в самом деле. С внуками, с любимой и единственной дорогой женщиной провести остаток отведенного тебе для жизни на земле времени. Каждый день видеть их. Постоянно быть рядом с ними — разве это не счастье? А деньги? Да, сколько их не имей, всегда будет не хватать.
Сейчас он стоял рядом с Алексеем и счастливо как-то уж совсем по-детски, застенчиво улыбался. Потом, взяв его за руку сделав заговорщицкое лицо, потянул вниз по лестнице. Когда они стали спускаться механик торопливо, с опаской осмотрелся по сторонам и быстро сунул Алексею, даже не конверт, а свой пакет.
— Здесь двадцать четыре тысячи, — с каким-то хриплым восторгом прошептал он. — Даже сердце зашлось от счастья. Сбереги, пожалуйста, до завтра. А завтра я их в банк оформлю и поедем отсюда. Дел дома… У-у-ух! Столько накопилось, что тебе и не передать…
И он стал подробно и обстоятельно рассказывать Алексею, сколько бытовых проблем накопилась за время его отсутствия.
Пока они спускались по лестнице, Алексей слушал его несколько растеряно, не переставая удивляться человеческой природе и ее сущности.
Вот так спокойно почти незнакомому человеку отдать свой годовой заработок мог либо очень наивный человек, либо романтик, твердо уверенный в том, что его окружают лишь идеальные божьи создания, сотканные из чести и добра, честности и бескорыстия.
Не выходя из здания, предварительно убедившись, что его никто не видит, Алексей под мышкой у основания рукава надорвал подкладку своей довольно старой куртки и оба конверта засунул, как можно глубже, распределив их справа и слева. Посмотрел на себя, как бы со стороны. Мешковато, конечно. Зато все время при тебе. Он вопросительно глянул на Механика. Тот пожал плечами мол, все нормально.
После этого они отправились в ближайший гаштет, так у немцев называются закусочные, отпраздновать успешное окончание строительства и получение денег.
Оба были оживленно-возбуждены. Пока они туда шли, а это пять минут ходу Алексей выслушивал все новые и новые подробности счастливой жизни, которая наступит после их возвращения домой.
Судя по всему, Степан Андреевич уже и в мыслях не допускал, что они могут, вот так за здорово живешь расстаться.