Траурно и протяжно загремели перегревшиеся на солнце вертолетные двигатели. Яростно вздымая клубы черной пыли, завертелись лопасти. «Двухсотый груз» — мертвые и «сотый груз» — раненные отправились прямо в небо. Через минуту все стихло. Ветер быстро разогнал поднявшийся столб пыли.
Салют, живым и вечная память, мёртвым!
В наступившей тишине, только было слышно, как за стенами домов, в которых и разворачивались события сегодняшнего дня, протяжно и долго, от невыносимой боли осипло выли и кричали соседи и бывшие друзья. Свои же соплеменники, люди из соседних аулов, иногда даже связанные родственными узами, с наслаждением продолжали пытать своих земляков, не давая им спокойно умереть. При чем свои действия они объясняли просто и без затей. Если бы они попались в плен к тем, у кого вырезав язык, сейчас выкалывали глаза и отрезали мужские принадлежности, с ними проделали бы то же самое…
Скверная штука гражданская война. Пройдет немного времени и будет забыта причина раздора, из-за чего собственно конфликт разгорелся, а враждовать будут еще десятки и сотни лет. Много крови было пролито, еще больше прольется в будущем.
Больше делать было нечего. Раненных и убитых нашли и отправили в т. н. тыл. Под усталыми, но довольными взглядами местных воинов Аллаха, армейцы забрали свой автотранспорт, сами загрузились и отправились восвояси.
Если бы первобытное племя победителей, еще пару минут назад толпившееся там, где пленных резали на куски, сдирали с живых кожу и растягивали на импровизированной дыбе, не удовлетворило свои кровожадные инстинкты, то возможно просто так, они свои трофеи, взятые в бою, и не отдали.
Однако, до краев напитавшись видом мучений своих врагов, они с миром отпустили федералов восвояси. А те, после всего увиденного, чему они были непосредственными свидетелями, хорошо, что не участниками покидали это место с тяжелым чувством. Видели они, что оставались еще плененные женщины и дети, в чьем присутствии все эти зверства творились. Что с ними будут делать после их отъезда, даже думать не хотелось.
Двигались молча. Все увиденное не вязалось с теми рекламными глянцево-выставочными плакатами призывающими служить в вооруженных силах.
От стыда за участие в этой кровавой резне, многие, хотя, правильнее будет сказать — меньшинство, старались не смотреть друг на друга. У них было абсолютно одинаковое чувство, как будто их вымазались в таком вонючем дерьме, от которого уже ни когда не удастся отмыться. Чтобы хоть как-то сгладить чувство вины и стыда, хотелось поскорей принять участие в операции по уничтожению химического производства. К чему, собственно говоря, их усиленно и готовили все последнее время.
Прибыв к месту расположения и не заходя на ужин, Алексей сходил навестил раненных. Постоял, посмотрел. Вздохнув, пошел накачиваться углеводами, жирами и прочей пищей. При чем сразу в столовую, даже не заходя на помывку. Война войной, а кушать хочется даже после жаркого и утомительного дня. Правда кто-то слышал, что на гражданке есть такие люди, у которых отсутствует аппетит. Врут, наверное? Так как даже представить себе такое можно только в нездоровом состоянии.
Но на этот раз по указанным выше дерьмовым причинам, к его удивлению кусок обрыдлой говяжьей тушенки в горло упорно не лез.
Помог повар-земляк. Он пошарил под своими мешками и вынул оттуда пол-литра спирта. Только опростав полстакана неразбавленного продукта, немного полегчало. Уныло поковыряв вилкой в еде, Алексей понял, что сегодня удовольствия от поедания продуктов питания достигнуто не будет и отправился спать.
Дальнейшая служба и участие в подобного рода операциях, из нормальных психически устойчивых личностей, готовила глубоко несчастных спившихся алкоголиков. Да потому что только спиртным и можно было глушить и заливать свое непротивление, творившемуся злу. Хотя, нет. Есть еще наркотики, но с этим успокоительным средством одна беда. Доза растет, а здоровья ее переваривать, постоянно не хватает. Приходиться без желания глушить совесть загибаться от передозировки. С такими мыслями, не глядя на выпитый спирт, тяжело засыпать, ворочаясь с боку на бок в поисках нормальной позы.
«Пора спросить у себя, не за что мне это испытание, а для чего? Для чего высший разум ниспослал мне это?» — напускал на себя мистическо-религиозного тумана Гусаров. Он пытался разобраться в процессах наступившего духовного созревания, так как то, что раньше с ним когда-никогда случалось, созреванием назвать нельзя, а было просто процессом биологического старения.
Если бы у военных было достаточно свободного времени для просторных мыслей, много бы от этого случилось непоправимого несчастья. И так нет-нет, а получив письмо от лучшего друга о свадьбе с его невестой, истосковавшийся без любви бывший жених засадит себе пулю в лоб или сердце. А если бы еще и времени для мыслей было больше, вообще бы через одного себя порешили. У каждого ж свой огнестрельный аппарат и патронов немеренно.
Но в том-то и состоит прелесть военной службы, что или траншею копаешь, или на плацу разучиваешь оружейные приемы и оттачиваешь парадный с оттяжкой и блеском шаг. Времени только перед отбоем и остается что на групповой онанизм с мазохизмом.
У Алексея времени на разные глупые мысли не то что не хватало его вообще не было. Усилиями профессиональных психологов и обычных строевых командиров, эта абстрактная субстанция была столь плотно спрессована, что казалось оно количественно, сосредоточено в одной невидимой точке. Наступало утро, за ним тут же приходил вечер и… снова утро.
Единственное что «диверсанты» успевали делать для себя это оттачивать один у другого разнообразные языковые особенности. Правда, здесь были свои армейские особенности. Это обучение шло в направлении изучения и познания ненормативной лексики. Материал лингвистических упражнений великолепно усваивался на марше, при команде «одеть костюм химзащиты» или в столовой. А вот перед сном, даже материться сил не было. Засыпали мгновенно. Снов с криками и недержанием мочи не было… Спать надо, а не пузыри пускать. Понял? То-то же.
К ночи следующего дня, в приподнятой атмосфере предстоящего праздника бойцам было сказано, что пора в путь-дорогу. Перед этим теряя сознание и проклиная все на свете, ползая в пустыне да на солнышке, да в глухом костюмчике химической защиты учились ребятки работать в зараженной отравляющими веществами и бактериологическим оружием местности и помещении.
Командиры правильно оценив то, что еще пору дней базовых тренировок и все без химии преждевременно лягут, посчитали сводный спецотряд готовым к выполнению задания по уничтожению ядовитого рицинового гнезда, поэтому и стали снабжать бойцов последними наставлениями.
У сгруппировавшихся в тени большой палатки военных, от усталости сил не осталось даже головой кивать. Как прибывший профессор химии не призывал беречься от контактов с разными шлангами и непонятными емкостями, его все равно никто не слушал. Все наслаждались покоем и тенью. О том, что ночью начнется заваруха, никто и думать не хотел.
Армейский спецконтингент, путем целенаправленных и методичных усилий командования по выпариванию и выжиганию на солнце мозгов был превращен в готовую боеспособную единицу способную выполнить любой приказ командования.
Спешка начала операции объяснялась тем, что по сведениям лазутчиков завтра всю эту ядовитую лабуду повезут в неизвестном направлении. И в какой вентиляции, какого метро или высотного здания это вынырнет и тихо зашипит, тяжело себе было даже представить.
Сказать, что настроение было бодрое, это ничего не сказать. Личному составу было громогласно обещано то, что после операции, если все будет удачно, наступит миг возвращения в милую и добрую, дорогую и любимую Россию. Туда где есть настоящие выходные. Где можно не бояться в любую минуту быть застреленным снайпером или подорванным на мине. Да просто, где есть женщины, а не замотанные в черное манекены.