— Горячим сердцем и чистыми руками, — опять не удержавшись, с откровенной насмешкой проговорил как бы про себя Иннокентий Павлович.
Иван Иванович пропустил эту шпильку мимо ушей, сказал как приказал Афанасьеву:
— Действительно, Сергей Алексеевич, это, пожалуй, разумно. Пройди к заместителю Иннокентия Павловича, ознакомь его со своими соображениями, а я пока побеседую с Иннокентием Павловичем по одному частному вопросу, если он не против.
Афанасьев, судя по выражению его лица, не столько согласился, сколько подчинился предложению Ивана Ивановича.
Иннокентия Павловича тут же разом осенило, что это за частный вопрос, о котором Иванов предпочел поговорить с ним с глазу на глаз, — сбылись опасения провидца Абгарыча!.. И неожиданно для самого себя спросил в упор:
— Похоже, ваш коллега тоже доверенное лицо вашего шефа?
— Он действительно очень нам помогает в комитете, — ушел от прямого ответа Иванов. — В частности, деятельность вашего банка входит в круг его прямых служебных обязанностей. Что же до меня, если уж на то пошло… — он полез в боковой карман пиджака, вынул из него красную книжицу, на которой золотыми буквами значилось: «Государственная дума Российской Федерации», положил ее на стол перед Иннокентием Павловичем.
Иннокентий Павлович не заглянул в нее, спросил настойчиво:
— Я просто хотел бы знать, какой же частный, как вы выразились, вопрос интересует Думу и вас лично и который можно решить без участия Налоговой инспекции?
— Господин Афанасьев действует согласно ее инструкциям. Вы видели — вопросов у него к вам имеется немало. У меня же всего один, — он открыл свою папку, вынул из нее один-единственный листок, протянул его Иннокентию Павловичу. — И решаемый, возможно вы и правы, в наших обоюдных интересах, минуя аудит и все такое прочее.
Иннокентий Павлович не стал читать и эту бумагу, даже не притронулся к ней, понимая, что не в ней суть того, чего добивается Иванов и ради чего пришел к нему, да еще услал прочь Афанасьева, хотя, казалось бы, тот должен быть при этом главным лицом.
Иванов подвинул бумагу еще ближе к Иннокентию Павловичу:
— Это акт о приватизации банком «Русское наследие» находящегося под охраной государства и являющегося культурно-историческим памятником федерального значения — тут все это написано черным по белому! — особняка и обширного участка земли, точнее, бывшего парка в Подсосенском переулке на Покровке. Вызывающая немало вопросов, позволю себе заметить, приватизация. Правда, это было сделано еще при вашем покойном отце, но это не суть важно, с чем вы, я полагаю, не станете спорить…
— Стану, — перебил его резче, чем сам того хотел, Иннокентий Павлович. — Ни о какой приватизации не было и речи, состоялась всего-навсего простая купля-продажа, так что у вас в руках обыкновенная купчая. Кроме того, дом и прилегающий к нему участок земли являлись отнюдь не федеральной, а муниципальной собственностью на городском балансе города Москвы, у которого он и был куплен с соблюдением всех законных формальностей.
— Готов с вами согласиться, — недобро усмехнулся Иван Иванович, — но — по какой цене? Знаете ли вы, уважаемый Иннокентий Павлович, какова рыночная цена земли в столице, не говоря уж о самом памятнике, которому, по мнению специалистов, и вовсе цены нет? А уплаченная банком сумма не на один порядок ниже рыночной.
— Рыночной — какой? Тогдашней, когда была осуществлена купля-продажа, или нынешней, которая и вправду много выше? Это все равно что обвинять человека в том, что он носит ботинки, купленные десять лет назад, когда они стоили вдесятеро дешевле, чем сегодня.
— Ну сравнили, Иннокентий Павлович, божий дар с яичницей!.. Речь идет не о каких-то там ботинках, а о достоянии всей нашей культуры. Впрочем, — и в голосе Иванова прозвучала откровенная угроза, — это всего лишь один пункт из списка приобретений банка, который комитет Думы намерен направить в Арбитражный суд. Но… — посмотрел глаза в глаза Иннокентию Павловичу и, видимо, решив перестать играть в бирюльки, а вести дело напрямую, без околичностей, пояснил: — Но исходя из того, как будет разрешен вопрос об этом строении и прилегающей к нему земле, суд может не столь категорично настаивать на рассмотрении остальных вопросов. Вы меня понимаете?
— Скорее догадываюсь, хотя и не хотелось бы, имея в виду мое уважение к Государственной думе. Говорите уж напрямую, Иван Иванович, а то я могу вас превратно понять. Давайте как мужчина с мужчиной. У вас есть какой-нибудь совет мне? Или предложение? Или, может быть, даже что-то вроде ультиматума? Говорите, не будем играть в испорченный телефон. Ну?!