— Это кто? — полюбопытствовал Иннокентий Павлович.
— А господа разные, которым я служил, — спокойно пояснил Михеич, — царствие им небесное. — И размашисто перекрестился. — Так о чем разговор-то пойдет, гражданин хороший?
— Для начала неплохо бы пунша твоего знаменитого отведать, — тем самым Иннокентий Павлович сделал попытку оживить в памяти Михеича их первую встречу.
— Да где ж теперь рому-то взять, не говоря уж о специях?! Сахару — и того не добудешь. — Махнул рукою и напрямик требовательно спросил: — А ты что, любезный, без своей заначки пришел? Какой же без нее разговор? Никакого.
Иннокентий Павлович ожидал чего-то в этом духе и захватил с собою бутылку, но второпях взял из бара не водку, а предпочитаемое им с американских еще времен виски.
— Дело, — похвалил его Михеич, — а тара завсегда найдется. — И достал из резного старинного шкафчика два надтреснутых бокала старинного муранского стекла. — Штопор нужен или так справишься? Садись, в ногах правды нет, — и подвинул Иннокентию Павловичу кресло, очень смахивающее на то, в котором тот уже сиживал у тайного советника.
Хозяин комнаты внимательно смотрел, как гость отвинчивает пробку и разливает содержимое бутылки в бокалы, взял один, посмотрел на просвет, неодобрительно отозвался о желтоватом цвете напитка:
— Не ректификат, что ли? А не покупай где попало, жуликов нынче каждый второй. — Однако, принюхавшись, помягчел: — Сгодится. Со свиданьицем, значит, хотя я тебя, гражданин, доселе и в глаза не видал. — Выпил одним большим глотком, так что кадык заходил ходуном, до дна, одобрил: — Затейливая, а ничего, прошла хорошо. — Сел напротив Иннокентия Павловича в зубоврачебное кресло сгинувшего без следа дантиста, хозяйски откинулся на пологую спинку. Спросил, не сводя с него острого, подозрительного взгляда: — Так о чем разговор-то?
— Давно ты тут, в доме этом, работаешь? — начал издалека Иннокентий Павлович.
— Дворником недавно, а вообще — сколько себя помню, — равнодушно отозвался Михеич. — Все должности, почитай, перебрал.
— И сколько же ты себя помнишь?
— А как мамка родила.
— Статский советник, ну, генерал, который на втором этаже жил…
— Не на втором, а в бельэтаже, — строго поправил его Михеич. — А вы что, — поинтересовался недоверчиво, переходя почему-то на «вы», — и его знали?
— Довелось, представь. Так он, генерал-то, говорил, будто ты еще и при первом графе Сокольском уже был?
— Может, и при первом, — не удивился вопросу Михеич, — это как счет вести. Этому дому одни Михеичи верой-правдой и служили. Видать, так ему испокон века, сколько он стоит, на роду написано: чтоб непременно Михеичи тут службу несли, никто другой. Правда, теперь, судачат, хозяин нонешний, из этих, новых, его на банк, не к ночи будь помянут, переделать надумал, хотя поднови его чуток, он еще сто лет простоит живехоньким. — Подумал, сказал расплывчато: — А может, если до самого дна дойти, то я один и был — Михеич…
— Вот и генерал говорил — как выстроили дом, ты будто казачком у графа был, потом лакеем, камердинером…
— А потом, как власть сменилась, — с горечью вставил Михеич, — в подметалы разжаловали…
— И генерал то же самое говорил — не деды, а ты сам, — не уклонялся от своего допроса Иннокентий Павлович, — я ему и поверил…
— Как не поверить генералу, упокой, Господи, его душу! Кому, как не генералам, знать всю нашу подноготную.
— А ты его живым знавал? — не унимался ночной гость.
— Как не знать, — умилился Михеич, — что днем, что ночью стоит передо мной.
— Так он когда еще умер! — усомнился Иннокентий Павлович.
— Как съехал в чужие страны, так и помер. Видать, климат ему не подошел.
«Путается или меня запутывает, старый домовой? — начал раздражаться Иннокентий Павлович. — Или знает, что мне нужна тайна, а не хочет ее открыть?» — Но решил не сдаваться. И понял, что для этого надо ему еще один стакан поднести.
— Так сколько же тебе лет, выходит дело, Михеич?
На этот раз Михеич похвалил заморский напиток:
— Не первый сорт, а забирает! Лет сколько? А сколько на роду написано. Все в руцех Божьих. Кто ж его знает… Сколько ни набежали, все мои.
— Еще генерал рассказывал, будто пунш тебя сам граф Сокольский научил варить. Славный у тебя пунш, меня-то он в тот раз — с ног долой!