— Эй, как водичка? — крикнул один из них и приветственно взмахнул над головой лыжной палкой.
— Мокрая! — с достоинством ответил неторопливо идущий по мосткам «морж». — Можешь попробовать!
Они соблюдали строгую очередность в купании: в проруби помещался всего один экстремал.
Молодые и постарше, худые и полноватые, маленькие и высокие — «моржи» выглядели в общем-то обыкновенно, но когда они медленно, выразительно шли по скрипучему, как старая, просевшая дверь, снегу и по мосткам к проруби, от них исходило такое ощущение силы, спокойствия и уверенности в себе, что Ромка поневоле позавидовал. Это были действительно настоящие мужчины, Марина не ошиблась.
Но нырять в прорубь только потому, что так хочется жене Марине? Нет. Ромка нахлобучил шапку на уши — сильно морозило — и поехал домой. Марина стирала и пела. Похоже, она свой новый статус воспринимала как забаву.
— Почему говорят: сыграли свадьбу? — спросила она, перестав петь. — Это игра? А во что?
Ромка не знал. А правда, во что? В гостей, в мужа и жену, в семью, в любовь, в преданность? Чепуха. Просто слово.
— Просто слов не бывает, — возразила Марина. — В любом собака зарыта. Давай вернемся к вопросу о твоем заграничном проекте.
Пожалуй, она оказалась большей занудой, чем Ромка. И снова какая широта мысли!
Роман окончил иняз и работал синхронным переводчиком. Считался способным и перспективным, поскольку на такой тяжелой работе многие ломались, не выдерживали стремительного темпа и твердого ритма. Роман выдюжил, хотя по спине во время синхронки неизменно змеилась невидимая миру горячая и мерзкая струйка пота. Но о загранице он никогда не думал. Ему и здесь хорошо, рядом с женой.
— Глупо! — заявила Марина. — При чем здесь твоя работа? Иностранный язык в наше время — вещь очень важная! И это нужно использовать. Все по уму!
Ромке стало страшновато от перспективности ее мышления.
— Дык… И каким же образом?
Но Марина отлично вычислила и продумала все заранее.
— Пора уезжать! — заявила она. — Представляешь, какая там жизнь?
Совсем замечталась…
— Представляю, что я там не особо кому нужен, — мрачно отозвался Ромка. — Даже с моим языком. Язык — не профессия. Что я там буду делать?
Марина начала возражать, как всегда бурно, энергично, для большей убедительности размахивая мокрыми руками. Роман пытался ее внимательно слушать и вдруг неожиданно с ужасом понял, что не знает, зачем он на ней женился. Да нет, она ему, конечно, нравилась: изящная, миленькая… И влюблен он в нее был, был ведь? И спать с ней ему довольно приятно. Но вот сейчас он не знал, почему они вместе, как это получилось и как же теперь — вот так, рядом, всю жизнь?! Нет, это невозможно! Еще недавно он не хотел с ней расходиться, а сегодня не понимал, никак не мог понять, почему и зачем они поженились. Они выдержали все правила игры — а все ли?
Чужая, незнакомая Ромке женщина стояла перед ним и говорила, говорила, говорила без конца… Она хотела Роману добра. Добра по-своему. Наверное, это нужно было принять. Никак не принималось. Ведь и она, Марина, тоже не хочет принимать ничего Ромкиного. Вот фамилию не взяла, опять вспомнил он. А как же дальше?
— …и немедленно купить стиральную машину, — неожиданно закончила Марина и радостно засмеялась.
При чем здесь стиралка, начали же с иностранного языка и отъезда за границу, изумился Роман, но возражать не стал. Он был еще слабо знаком с крутыми поворотами женской логики.
— Принято! — весело сказал он. — Будем обдумывать твое рацпредложение!
— Да? — обрадовалась Марина. — Как хорошо, когда ты со мной соглашаешься!
Соглашаться было неплохо. Ведь не зря им желали на свадьбе мира и согласия.
И постепенно началась пора уступок. Ромка уже уступил фамилию (будь она проклята, некрасивая!), потом любимый с детства, звенящий трамвай под окном. Потом согласился на отсутствие обеда, консервы на ужин, даже на какой-то таинственный нереальный отъезд за рубеж. Во всяком случае, на поиски такой возможности. И все ради согласия в доме. А Марина шла в наступление все решительнее и энергичнее, завоевывая с каждым днем все больше и больше мелочей, из которых понемногу складывалось ее лидерство в семье. Она все чаще и чаще первой снимала телефонную трубку, а обычно в доме это делает ведущий.
Роман чувствовал, до болезненности ясно, что становится зависимым отныне и навсегда. Нравилось ему это или нет? Он не знал. И скорее оставался равнодушным к происходящему, потому что так оказалось проще и легче. А в общем-то что он имел против Марины? Что мог противопоставить ей? Против чего ему восставать и протестовать? Конкретных, видимых причин для возмущения не существовало, а следовательно, так должно быть на самом деле.