Роман заорал от ужаса и омерзенья. Он ощутил всю свою ничтожность и величие лабиринта, где тьма таит терпеливых стервятников, а может готовящихся напасть тварей. Не разбирая дороги, он ринулся напролом, плохо соображая, где выход, то и дело налетая на обросшую грязью, мохнатую паутину, которую в истерике рвал в клочья. Единственным желанием его было оказаться как можно дальше отсюда.
Вот уже близко, выход, сейчас… стена?! Вдруг перед Романом открылось такое, что исторгло дикий животный вопль из груди. На небольшом возвышении в свете фонаря лежал изуродованный, частично разложившийся труп, покрытый вспухшими багровыми корками, с вывороченными из недр организма спрессованными и потемневшими внутренностями. Еще несколько продолговатых предметов свисали подвешенные за крючья. Вокруг были разбросаны какие-то железки, некоторые все еще торчали в телах жертв. Отшатнувшись, Роман поскользнулся в жиже и тяжело рухнул прямо на труп, вздымая облака смрада.
Перед лицом Романа оказалась гнилая маска с вытекшими каплями глаз, на которой деловито копошился ожиревший коричневый червь.
Завопив, Роман ударил маску, и рука провалилась, застряла в холодной массе наполнявшей череп.
На четвереньках, не разбирая дороги, Роман отполз прочь, его тошнило.
– Куда же ты? – раздался в ушах Романа свистящий шепот из ночных кошмаров, – Ты выпустил меня, теперь я должен тебя отблагодарить.
– Нет!!! – заорал Роман, шаря в поисках оброненного оружия. По рукам что-то ползало, забираясь за рукава.
– Роман… – позвал свистящий шепот.
Схватившись за голову, он вскочил и метнулся прочь.
Как добрался до двери, Роман не помнил. Она была открыта. Остановившись, он ухватился за косяк, чтобы не упасть. Сердце заходилось в бешеном ритме.
– Роман, – вновь позвал голос, – Двери своей души закрыть невозможно. Помни это.
С силой, грохнув дверью, Роман бросился наружу, будя воплями жильцов.
Из замочной скважины вслед ему смотрел нечеловеческий глаз. Некоторое время спустя Дверь со скрипом приоткрылась.
* * *
Отец собирался ложиться, когда вдруг услышал голос своей жены:
– Костя, – сказала она, – Ты меня не забыл, Костя? Посмотри на меня.
Тяжелым взглядом он обвел качающуюся комнату. В углу стояла ту бочка несущая прямоугольное двухстворчатое зеркало. Оно светилось.
– Костя, ты ведь ждал меня, не верил что это навсегда, подойди же, обними свою любовь.
Мужчина неуверенно сделал шаг вперед. У него вырвался возглас. Он увидел отражение. Наконец она вернулась к нему! Он выронил рубашку.
– Дорогая, прости меня!
И сделал еще один шаг.
* * *
– Мама, мама,– был голос, и старая женщина открыла глаза. – Проснись, мама. Мне больно.
Рука ее потянулась, роняя пузырьки с валерьянкой, каплями и таблетками, пока не наткнулась на кнопку ночника. Подслеповатыми глазами она обвела скудную обстановку комнатушки.
– Кто здесь?
– Это я, мама. Открой, я вернулся.
Она слышала голос своего сына, забранного военкоматом и погибшего девять лет назад на одной из этих проклятых войн. Все эти годы она так и не смогла примириться с постигшей ее утратой. В редкие часы прояснения она плакала, большую же часть времени ждала с работы сына и вышивала платочки не рожденным внукам.
– Наконец-таки явился! Ночь на дворе, – добродушно ворча, она спустила с кровати ноги и принялась искать тапочки, – Я знала.
Радость от предстоящей встречи переполняла ее, сейчас она не чувствовала немощь разбитого годами и невзгодами тела. Так и не найдя тапки она захромала к двери, приговаривая:
-Ох, ты Господи, сейчас, иду, подожди родимый!
– О, я давно уже жду, мама.
И пол под ее ногами взметнулся вверх, и находившееся в эпицентре разлома в мгновение утащило женщину. Медленно взломанный паркет сомкнулся, как ни в чем не бывало. В соседней комнате проснулась сиделка-девушка. Приподнявшись на локте, она спросила у пустой квартиры:
– Бабушка, что случилось?
* * *
Роман ввалился в спальню, когда из зеркала еще торчали дергающиеся ноги его отца. С чмокающим звуком, и они были всосаны, и поверхность зеркала разгладилась. Взвыв, Роман бросился прочь.