Подошёл метрдотель, спросил, что надо. Жека указал на свободное место, сунув полтинник.
— Да-да, молодой человек, прошу вас, — метрдотель услужливо указал на пустой столик, почти у входа. — Извините уж. Больше ничего нет — праздник. Все места заняты.
Однако Жека видел, что свободных мест навалом, просто их оставили для гостей более высокого ранга, которые могли прийти сюда. А могли и не прийти. Но места им всё равно держали.
— Что будете?
— Коньяка сотку и кофе, — Жека ещё дал метрдотелю полсотни, показывая, что ничего больше не хочет. Пока несли заказ, разглядывал, кто тут есть. Секретарь горкома КПСС Слонов с супругой. Сейчас они тихо-мирно сидели за столом, и хлопали в ладоши. На удивление, заметил директора кондитерской фабрики, а также отца Фотича, смотрящего по центру. А вот и секретарь горкома ВЛКСМ Митрофанов Леонид Егорыч, плюгавый мужичонка в коричневом кримпленовом костюме, на вид, такого же непонятного возраста, как и убитый Владимир Станиславич. Комсомол считался молодёжной организацией, но в функционерах сидели уже взрослые мужики, до тех пор, пока ногами вперёд не вынесут. И вот с этим-то человеком Жеке и предстояло наладить связь, если начать мутить с лыжной базой. Могло потребоваться его согласие и подпись. Вот так удача, что приехал сюда!
Жека выпил половину бокала коньяка, запил кофе, и стал думать, как бы подобраться к этому фраеру, чтоб хотя бы перебазарить ни о чём… С отдыха резко переключился на дело, уже забыв про девчонок. Подошёл к лабухам, сунул им сотку, и сказал, чтоб сыграли песню Кобзона «Комсомол».
— Скажите, что по заяве комсомольца Евгения Соловьёва.
Те с удивлением, но согласились. Таких песен тут ещё не заказывали. Длинноволосый солист группы взял микрофон, постучал по нему пальцем, призывая всех к вниманию.
— А теперь, для нашего гостя, комсомольца Евгения Соловьёва прозвучит песня «Комсомол, комсомол, комсомол».
Пьяная публика, пресыщенная уже всеми сыгранными мелодиями, от «Мурки» до «Ласкового мая», встретила это объявление с восторгом, громкими воплями, и бешеными хлопками.
— Ура! Да! Давайте!
Митрофанов кричал громче всех, и его спутница кричала, молодящаяся женщина такого же непонятного возраста, примерно под сорокет. А была эта песня на простом двухтактовом ритме, и как две капли воды похожа на какую-то блатную, или шансонную. Да и слова такие же «Внукам своим расскажем, как мы по жизни шли, что мы создать сумели, что мы сберечь смогли». Тынц тынц тынц, упц, упц, упц. Пела группа конечно, хорошо, и даже отец Фотича, услышав приметную мелодию, что-то крикнул, и захлопал в ладоши — прошляпил что это не блатняк.
Те, кто стояли у эстрады, заплясали под песню, Жека же с задумчивым видом постоял, как бы отбивая головой и руками такт, словно наслаждаясь мелодией, но соблюдая приличие, как и подобает комсомольцу, а потом, когда песня закончилась, крикнул:
— Ура, товарищи! А теперь прошу выпить за комсомол! За юность! За веру в победу! За Новый год!
Юность, конечно, у многих присутствующих прошла в комсомоле, поэтому невзирая на нынешнее бесстыдство, многие из присутствующих закричали — да, они-де согласны выпить за комсомол! За такое-то как же не выпить-то!
Потом пошёл к своему месту, как раз мимо Митрофанова, делая вид, что не знает его. Но тот не дал пройти мимо, ухватив за рукав.
— А что это ты сам-то за благое дело не пьёшь? — хмельно залыбился секретарь. — Садись давай! Садись, садись!
Жека сел за столик рядом с Митрофановым. Тот напузырил полную рюмку водки, поднял свою, и показал, что надо бы чокнуться.
— Ну, давай, Соловьёв, за комсомол!
Выпили. Жека отказался от закуски, предпочтя закурить сигарету, чем доедать митрофановские объедки.
— Ну, давай, рассказывай, Соловьёв, откуда ты. Вроде хороший человек, а кто таков, и знать не знаю.
— Ну как ты не знаешь, Лёня! — жеманно возмутилась спутница Митрофанова. — Этот парень — зять Сахаровский. Они со Светланой дружат. Ты что, не помнишь — мы полгода назад на юбилее у них были?
— Не помню! — пьяно мотнул головой Митрофанов, заедая водку жюльеном. — Я, дорогая Клавдия Иванна, всегда в делах, понимашь ли… Ничего уже не помню. Ну раз так… Тем более парень отличный. А ты в какой ячейке, Соловьёв?
— Да я в Техникуме Советской Торговли, — сообщил Жека, дымя Мальборо.
— А… Вот оно что… — слегка помрачнел секретарь. — У вас там ЧП вчера или позавчера произошло. Эх… Бедный Владимир Станиславич.
— Ничего не знаю, — покачал головой Жека.
— Не знаешь, так узнаешь! — горестно махнул рукой секретарь. — Это мне сейчас головная боль, кого там в секретари вбирать. Кого там выбрать-то?