— Не совсем мой стиль, но если вы настаиваете, — сообщили мне и ловко выдернули оружие самообороны из рук.
Глаза пришлось открыть, надо же знать в какую сторону совершать тактическое отступление, но смотреть старалась сугубо на интерьер, дабы не впасть в искушение и не покуситься, поскольку при ярком свете рельеф выглядел еще привлекательнее.
— Ванну? — предложили мне.
— А можно я просто уже пойду, а ты надо мной как-нибудь потом поиздеваешься, — с надеждой спросила я, рискнув посмотреть. Исключительно в глаза!
— Что ж, раз такое интригующее начало вечера не получит продолжения… — Анатоль шагнул в сторону, чуть поклонившись, пропуская меня.
Я мышью прошелестела прочь из ванной, пронеслась через полутемную комнату, вывалилась в коридор и уже здесь решилась выдохнуть. Сердце билось в горле, норовя выскочить наружу. В коридоре было черно. Где-то вдалеке несмело светил одинокий канделябр, силясь разогнать царящий мрак. А я по прежнему не помнила, в какую сторону мне идти.
Сердце колотилось так громко, что я не услышала, как приоткрылась дверь. Поэтому, когда у меня над ухом низкий бархатистый голос произнес: «Проводить?» — я подпрыгнула и со всей дури врезалась макушкой в подбородок Анатоля.
В коридоре сразу стало нецензурно. Я высказалась емко, он — поэтично. Потом меня схватили за фижмы и втащили в комнату.
12
Я постанывала и издавала прочие нечленораздельные звуки разной степени несчастности. Анатоль шипел что-то невнятное, похоже, язык прикусил.
— Есть что-нибудь к голове приложить? — вопросила я в ругающийся сумрак, ощупывая макушку, опытным путем пытаясь определить, какая конкретно часть головы у меня болит, потому что звенело везде, как будто на меня надели колокол.
— Могу просто приложить, — чуть шепелявля отозвался канцлер, потом раздался щелчок пальцев, и в комнате зажглись свечи. Много и сразу.
Я, отчаянно моргая и жмурясь, обнаружила себя у низкого столика. Еще шаг, и мы бы стали близки, как никогда. На столике, на серебряном подносе в компании двух тяжелых даже с виду стаканов из голубоватого стекла стояло ведерко со льдом и темной пузатой бутылкой. Свет радужно переливался на резных гранях. Я цапнула вожделенный сосуд и приложила к гудящей макушке.
— Очень кстати, — проговорил возникший сзади (ну ничему жизнь не учит!) ненаследный принц, отобрал холодное и набулькал жидкости коньячного цвета в стаканчик.
— Вместо аспирина? Благодарю. — Выдернула стакан из-под пальцев Анатоля, глотнула и, разинув рот, попыталась выдохнуть или вдохнуть — мне как будто дракон в пищевод плюнул.
В стакане оказалось то самое коварное зелье, которым гадкий Толик напоил меня на пикнике. Похоже, утром мне питье все же чем-то разбавили, а теперь я хватанула чистый продукт и, судя по ощущениям, меня вот сейчас прямо…
«И-и-и-и-и уносит меня, и уносит меня, в звенящую светлую да-а-а-аль! — завыло в голове, и не факт, что я не подпевала, уж больно громко получалось.
Ошеломленный эффектом «аспирина» канцлер попытался изловить меня за ленты, но я не далась, лосем ломанувшись к окну и рывком распахнула тяжелые створки. Шторы вздулись алыми парусами, неуправляемым снарядом рухнул вниз горшок с какой-то геранью…
— Красота-то какая, лепота! — завопила я во мрак, усеянный звездами, тучами и зловещей красноватой луной. Луна обиделась на сомнительный комплимент и спряталась за тучи. В лицо брызнуло дождем, но капли приятно холодили пылающие щеки. От земли, вяло шевеля белесыми отростками, поднимался туман, захотелось поорать еще что-нибудь.
— Лоша-а-адка-а-а!
Мне попытались закрыть рот и, обхватив поперек туловища оттащить от окна, но я, как голодный термит, вцепилась в оконную раму и оттаскиваться не соглашалась. Канцлер шипел рассерженным гусем и не сдавался. Выдохнула и повисла тряпочкой — Анатоль ослабил бдительность. Я подскочила, развернулась, оказавшись к мужчине лицом, и загадочно поинтересовалась.
— А вот скажите, принц, отчего в Казскии снега нет? У меня там, зима, сугробы, елка на носу, а тут — цветочки с лужайками и эти, как их пасторали. Вы бы па-а-астарались, что ли изобразить по-о-одостовернее, а то фу какое-то, а не сказка.
Коротенькие слова выскакивали быстро, а длинные приходилось выговаривать едва ли не по слогам, и мне это даже нравилось, потому что было похоже, будто я пою. А не спеть ли?
— А не спеть ли мне песню, а-а-а-а, — снова затянула я, высунувшись в окошко, но коварный Анатоль все же умудрился меня скогтить, развернул к себе, обжег глазами почище «аспирина» и впился в мой приоткрытый рот своим.