Очень тепло.
* * *
Как же она устала.
Наверное, впервые в жизни Даня позволила своему разуму отключиться. Нет, она не была в обмороке и чувствовала, что вполне может владеть всеми конечностями, однако в то же время просто ни о чем не думала. Благодатная пустота, свободная от мыслей, заполняла ее до самых пределов. Дезориентированная и слегка растерянная. Но страха это состояние не приносило.
Она очень любила забираться к папе на колени. Арсений обнимал ее и слегка покачивал. Его объятия были любящие, но ненадежные. Руки дрожали, а хватка часто ослабевала, и Даня падала с его колен, как в тот раз, когда он уронил ее в лужу. Но даже синяки не останавливали девочку. Она жаждала нежности и проявляла любовь так, как умела. Дрожащий голос отца, шепчущего извинения, успокаивал Даню, а горьковатый душок, которым, казалось, полностью пропитались его кожа и дыхание, нервировал девочку. Однако и это не сгоняло ее с коленей отца. Она прижималась к его груди и чувствовала себя в безопасности.
По крайней мере, только это дарило ей чувство безопасности.
Нынешняя пустота беспокоила Даню. Она потянулась к теплу, что было рядом, и, как и всегда, обвила шею отца руками. А потом, настойчиво прижимаясь, забралась к нему на колени.
Вот оно, спокойствие. Даня уткнулась в отцовскую шею и тревожно задышала, будто этим пытаясь передать ему свое беспокойство.
Безопасно…
Но ощущения были иными. Колени, на которых ютилась Даня, не дрожали от болезненных спазмов, а руки, придерживающие ее, чтобы она не упала, не тряслись. Объятие было непривычно крепким. А еще исчез отвратительный запах. Полностью. Она потерлась кончиком носа о шею, к которой прижималась, и тихонько втянула воздух. Эта кожа источала тонкий сладковатый аромат – что-то одновременно ванильное и цитрусовое. Но без раздражающей приторности. Мягко и нежно.
Даня встрепенулась и распахнула веки. В голове резко прояснилось.
Взгляд остановился на светло-зеленом оттенке чьих-то глаз. Чье-то лицо было так близко, что, если бы Даня чуть приподнялась, то могла бы с легкостью коснуться губами кончика бледного носа.
Чтобы прийти в себя, понадобилось секунд пять.
– Ты тяжелая, – забавно поджимая губы, сообщил ей Яков.
«Что за…»
Сознание, конечно, вернулось. А вот тело двигаться отказывалось, коварно намекая, что совершенно обессилело. Наверное, доля секунды понадобилась Дане, чтобы проанализировать ситуацию и обстановку и сделать неутешительные выводы.
Итак, она и Яков все еще находились в торговом центре на самом верхнем этаже. В близлежащие отделы арендаторы еще не въехали, и стеклянные стены прикрывала реклама разнообразных брендов. Гул голосов доносился откуда-то издалека, здесь же не было ни души. Только Яков, присевший на скамью у массивного декоративного столба, и Даня, каким-то непостижимым образом оказавшаяся у него на коленях.
Хотя Даня что-то такое помнила. Сознание отключилось, ей показалось, что рядом папа, и она полезла к нему с объятиями.
«Вот зараза», – мысленно выругалась девушка и предприняла попытку ретироваться.
Тщетно. Тело не реагировало. Абсолютно. Даня не шевелилась, хотя в голове проносился ураган за ураганом. Тело не слушалось, но при этом ее рука, обхватив талию Якова, и не думала ослаблять хватку.
Что это за выборное подчинение командам мозга?!
Уголки губ Якова дернулись.
«Смеется надо мной? – возмутилась Даня, но вслух почему-то не сказала ни слова. – Шацкая, немедленно свали с его коленей!»
«Но тут так удобно», – простонало тело.
Теплая ладонь Якова придерживала спину, правая рука лежала на ее коленях. И все было каким-то ужасающе правильным, как у элементов мозаики, идеально подошедших друг другу.
И он источал такой нежный аромат…
«Шацкая, немедленно приди в себя!»
– Голова кружится?
«Да, верно, точно!» – Даня обрадовалась этому замечательному объяснению, который ей подкинул сам Яков. Ничего не кружилось, и все давно прояснилось. Но надо было ведь как-то объяснить, с какого перепуга она завалила его на скамейку и теперь ни черта не хочет сползать!
– Чуть-чуть. Все уже хорошо.