– Зачем мы вообще на эту тему съехали? Опять намеки, что я страшненькая?
Взгляд зеленых глаз резво пробежался по ее фигуре и остановился на лице.
– Угу, очень, – с крайней охотой подтвердил Яков. – Будешь мне в кошмарах сниться. Лучше на улицу вообще не выходи. Не пугай людей. Разрешаю тебе поселиться в моей ванной.
– Запредельная щедрость!
Яков подтянул ноги к груди и обнял колени. Мобильный в его руках повернулся в сторону Дани.
Щелк.
– И снова ты фотографируешь «крутого себя»?
– Угу.
С такого ракурса фронтальная камера могла поймать разве что вид его коленей. Даня не стала указывать на очевидное вранье Якова, как и решила не спрашивать, зачем ему ее фотки да еще в таком непрезентабельном амплуа. Главное, чтобы не додумался где-нибудь запостить.
– Я спать. – Даня повернулась и поползла к ближайшей подушке. – Ты на какой стороне обычно спишь?
Вопрос на пять баллов, если учесть, что Яков всегда спал один. Даня мысленно чертыхнулась. Но проклясть себя за беспечность можно и позднее. А сейчас резоннее списать все на повышенную усталость.
– А ты? – Яков весь подобрался. Напряжение угадывалось в каждой линии его тела. Он словно мог в любой момент соскочить с кресла и дать деру.
– Я сплю одна. – Она уселась между двумя подушками. Довольно странное ощущение: уютненько устраиваться в чужой постели. Да еще и на ночь. – Обычно в моем распоряжении вся кровать. Вдоль, поперек, наискосок – могу лечь как захочу. Потому что сплю одна. Всегда.
– Я тоже один. Всегда.
Последовавшее за этим молчание крайне смутило Даню. Нашли тут трепетное таинство! Как робкие молодожены, ей-богу.
– Будешь спать там. – Даня бухнулась на правую половину кровати, сдвинув ногами покрывало, подцепила одеяло и натянула до самого подбородка.
Едва голова коснулась подушки, перед глазами появилась дымка. Она начала засыпать. Подушка, одеяло, простыня пахли Яковом. Это был не запах цветов, фруктов, легкой мороси или удушающей сласти. Это был аромат его кожи. На полупрозрачном флакончике парфюма так бы и значилось: «Аромат Якова».
«Что за бред лезет в голову? – Даня зевнула и осторожно потерла веки. – Засыпаю…»
Свет в комнате погас. Край одеяла сполз с Даниного плеча. Кто-то осторожно потянул его с другой стороны.
«У нас одно одеяло на двоих… Надо было попросить еще…»
Матрас тихонько затрясся, принимая на себя новую тяжесть. Сил открыть глаза уже не было. Даня, едва шевеля губами, пробормотала:
– Принцесса…
– Что? – Яков перешел на шепот. Темнота не терпит шума.
– А ведь ты первый парень…
– Первый?
Даня ощутила касание теплого дыхания на своем лице. Выудив напоследок сознание из сонного морока, она прошептала:
– Первый, с кем я провожу ночь…
А затем ее разум затопила благодатная темнота.
* * *
Спускаться по лестнице оказалось на удивление легко. Ноги едва касались ступеней. Наверное, Даня и не шла вовсе, а летела. Свободное парение. Мягкое прикосновение воздуха, взмах руками, и тело плавно двигалось вперед. Неслышно. Невесомо. Как призрак. Вот только ее кожа не была прозрачной, а обнаженные ступни чувствовали шершавую твердь ступеней. Может, на самом деле она – куколка на веревочках, и некто там, в вышине, повелевает ее трепыханиями?
Дане захотелось проверить степень своей свободы. Она пожелала поднять руку, и рука взметнулась ввысь. Пожелала врезать коленом по воздуху, и левая коленка послушно ушла вперед.
Вот, значит, как. Она все еще хозяйка собственного тела.
Удивительно, но стоять босой на замерзшей лестнице было вполне комфортно. Даня видела белесую наледь на острых краях ступеней, фантасмагорический снежный рисунок на покореженных перилах и поблескивающие в свету заледеневшие лужицы в трещинах по бокам у самых стенок спуска. Лестницу окружал полупрозрачный туман. Вместе с ним в воздухе кружил снежный пух – меланхолично и неспешно. Впереди ступени упирались в матово-белую дымку, за спиной преодоленный путь тоже скрывал туман.
Даня воззрилась на колыхающий подол платья. Чистейший белый цвет, который, наверное, мог загрязниться даже от взгляда. От каждого шага подол взлетал, на миг приоткрывая бедра, и вновь опадал. Воздушное и едва ощутимое. Легче снежного пуха, что оседал на оголенных руках. Без рукавов и на тонюсеньких лямочках. Даня никогда не носила таких платьев. В холодный период она могла надеть короткие платья, спрятав изъяны под слоями колготок с узорами. Но летом – сарафаны и милые платьица? Шорты? Юбочки? То, что могло открыть вид на красивую форму ее длинных ног?
НИ ЗА ЧТО! Запрещено! Нельзя!
Никаких обнаженных ног!
Даня коснулась легкого подола, прогибая ткань к низу. Вот оно. Худший страх. Ничем не прикрытые ноги коварно выпячивали рубцы и шрамы – во всей своей тошнотворной красе, будто забыв, какое это мерзкое зрелище. Ладони огладили колени, и сложенные «лодочкой» пальцы легли на один из шрамов. Как ни старайся, а все не скроешь. Подавив всхлип, Даня хотела присесть на корточки и свернуться в испуганный унизительный калачик, чтобы подол платьица сумел спрятать ее ущербность. Красивое одеяние. Кто бы ни затаился в тумане, пусть видит только красоту.
Порыву помешало ощущение чьего-то присутствия. Обняв себя за плечи, Даня сощурилась, стараясь разглядеть хоть что-нибудь в белесом тумане.
Далеко внизу, разгоняя плотные клубы дымки, проскочила тень. Мелькнула в просвете и вновь нырнула в плотный белый поток. Даня устремилась туда, куда скрылась тень. Никто не тянул ее за невидимые веревочки. Она сама желала двигаться вперед.
Ступени закончились. Край последней вгрызся в заледенелую поверхность водной глади. Внезапно прямо перед девушкой выросла фигура человека. Скользнул ли он к ней из тумана со скоростью падающей звезды или восстал из заледенелых глубин, но это было настолько стремительное появление, что Даня даже не успела отшатнуться.
Яков сиял. Костюм из светло-лиловой ткани, усыпанный серебристыми блестками, плотно облегал его грудь, талию, бедра, стройные ноги. Длинные волосы были распущены и, будто праздничный «дождик», украшали его плечи, цеплялись за блестки и рассыпались по спине. Мальчишка качнулся, и волосы поплыли за ним по воздуху, создавая вокруг его фигуры завораживающую материализацию ауры. На ногах Якова были коньки.
Он долго смотрел на нее, а потом его взгляд ушел ниже. Даня встревожено дернулась и, стыдливо морщась, начала приседать, чтобы прикрыть все то, что не могло спрятать красивое, но бесполезное платье. Она едва успела согнуть ноги в коленях, когда почувствовала крепкую хватку на запястьях.
В ответ на ее испуганный взгляд сияющий Яков только покачал головой. Потянув вверх, он заставил девушку выпрямиться. Даня кусала губы, но не чувствовала боль. Мальчишка продолжал внимательно разглядывать ее уродство.
А потом он обнял ее. Даня уткнулась в его плечо и доверчиво ступила на лед, чтобы оказаться еще ближе к нему. И ледяная поверхность не пошла трещинами. И холодная вода не поглотила ее. Руки, обхватившие ее, были теплыми.
Неописуемо удобная близость. Даня отстранилась, но только для того, чтобы поймать лицо мальчишки в плен своих ладоней. Эти губы были созданы для нее. И она потянулась к ним, жадно желая…
* * *
Тинь-тилинь-тинь-тинь-тилинь-тинь…
Насколько сильно эта оглушающая мелодия была пронизана волшебством, настолько же и мерзкой была она из-за того, что просто посмела существовать.
Даня передвинулась на подушке и сильнее уткнулась в ее мягкое нутро. Ухищрения от атаки мелодии не спасли. Одна щека, может, и укрылась от внешних проявлений, а вот уши так и остались беззащитны. А нечто злобное продолжало выплевывать из себя мелодичную, но отвратную музыку. Казалось, кто-то душил фею Динь-динь. Или спускал с лестницы, заставляя пересчитывать носом каждую ступеньку, пока ее малюсенькие колокольчики на малюсеньких башмачках издавали отнюдь не малюсенькие плачущие треньканья.