– Левицкий, мне нужны чувства. – Виктор побарабанил пальцами по экрану планшета. – Страсть. Соблазн. Не буду вдаваться в детали пока, потому что совершенно не представляю твой стиль работы. Если найдем единую волну, добьемся успеха. Будешь тормозить меня и мое вдохновение – распрощаемся. У меня туго с терпением. – Он хрустнул шеей. – Соблазн. Ты – соблазн. Тот, кто смотрит на тебя, должен поверить, что ты его хочешь. И захотеть тебя в ответ. Тебя и то, что ты можешь дать. Справишься – буду умолять твое агентство на совместные съемки рекламного видеоролика. Чудно? Чудно. А сейчас дай мне посыл «Я тебя хочу…»
– У меня условие.
– Что? Уже? – Виктор скривился. – Ладно. Говори.
Переговоры прошли очень тихо. Вряд ли кто-то из присутствующих, даже самых любопытствующих, услышал хоть слово.
«Взял и решил условие какое-то поставить, – пылая от возмущения, думала Даня. – А со мной посоветоваться? За тебя отвечаю я, Принцесса! Считайся со мной!»
Внимательно выслушав мальчишку, Виктор кивнул.
«Согласился на условие?»
– Менеджер!
«Ух, какой же у него все-таки мерзкий голос».
– Менеджер! – усилил громкость Безбожиков, решительно ввинчиваясь в снующий людской поток. – Менеджер Левицкого.
«Так, так, не спать, Шацкая».
Но прежде чем Даня успела обозначить свое местонахождение, Виктор уже сам сменил направление и рванул прямо к ней.
– Это вы, да? – Он без особого интереса оглядел ее, словно увидел в первый раз, но в восторг так и не пришел.
«А ведь мы официально были представлены друг другу. Мог бы и запомнить меня для приличия. Нам ведь еще работать и работать».
– Проблемы? – благожелательно уточнила Даня. Эмоциональных вспышек со своей стороны она решила не допускать. Тем более что в будущем этих самых проблем и так прибавится. Например, вероятно, скоро придется выяснять отношения с менеджером забракованной Милы.
– За мной. – Виктор без объяснений махнул рукой, требуя следовать за ним.
– Прошу прощения?
– Дианочка, организуй мне доставку. – Виктор тряхнул головой и указал планшетом в сторону декораций. – Мигом.
За спиной Дани появилась Дианочка. В лопатки уперлись настойчивые ладошки. У мулине-ручек, оказывается, все же имелось костяное основание.
– Что случилось? – Даня не препятствовала буксировке, хотя ей очень хотелось повернуться и щелкнуть усердной Дианочке по ее выпуклому лбу.
– Левицкому требуется ваше присутствие, – бросил Виктор. Он водил пальцем по экрану планшета.
– Но я и так здесь.
– В непосредственной близи. Сказал, что он должен вас видеть. А вы смотреть на него. Должны оценить, как он работает. Короче, менеджер Левицкого, стойте рядом, чтобы он мог вас видеть. Только, ради бога, не мешайте мне в процессе…
Глава 17. Босиком по стеклам
Надо было прихватить с собой две бутылки. Даня вытерла губы тыльной стороной ладони и с сожалением глянула на опустевшую емкость. За последние часы она выпила неимоверное количество воды и, судя по тому, что жажда до конца так и не была утолена, в ближайшее время вполне могла оставить живность какого-нибудь мелкого водоема без родного дома. Выхлебать всю воду – да раз плюнуть.
Во что же она вляпалась?
Это было испытание выдержки. Или характера?
Нет, все-таки выдержки.
Несколько невыносимо долгих часов она простояла в студии, раз за разом обливаясь холодным потом. Безбожиков, как одержимый, скакал у основания декораций, отдавая указания фотографам, ассистентам, старательной Дианочке («Бог мой, Дианочка, ты бестолочь!»). И сам же прикладывался к фотоаппарату. Шушу, прижимая к груди кисточки и палетки, нервно следила за его прыжками.
И только Якову все было нипочем. Он был в своей тарелке. В тонусе. В ударе. К его состоянию можно было подобрать еще сотню синонимичных конструкций, но ни одна не сумела бы правдиво описать то, что действительно творилось на скальной конструкции – сцене, которой он в тот момент единолично владел.
Ветер, который пускали вспомогательным прибором. Свет и тень. Фальшивая твердость скал посреди несуществующего морского простора. Яков играл каждой деталью. Декорации оставались красивым антуражем, главным же героем, без сомнения, был он. Блистал, сиял и выделялся.
Приводил в замешательство.
Тревожил чувства.
Обескураживал.
Соблазнял.
Даню вытащили на свет по его прихоти. И там она и вынуждена была оставаться – открытая и уязвимая.
Он сделал это нарочно.
Вокруг были люди – завороженные и очарованные. Смехотворно, что в реальности может существовать нечто такое, что лишает тебя рассудка. Нет,некто. Нелепо, что какое-то живое существо способно овладевать чужими эмоциями – стремительно и точно. За миг ввергнуть в пучину бессознательного обожания.
Наверное, это дар. Редкий до такой степени, что осознание его существования повергает в страх.
Даня не ощущала присутствия толпы. Не чувствовала прежней безопасности. Она стояла, как солдат на охранной позиции, – выпрямив спину, вытянув руки по бокам и вжав ладони в ноги. Старалась лишний раз не шевелиться, будто боясь, что невидимая глазу отрава, витающая в воздухе, заприметит ее присутствие и проникнет в тело. Лакомая и сладкая, словно исчезающий аромат. Флер, проскальзывающий по коже. Дымка, погружающая в тревожный сон.
Трепет.
Она смотрела на него. А он на нее.
Закрывать глаза было поздно. Память вырисовывала образ до мельчайшей детали.
Великолепная ловушка. Ее поймали.
Ее, Даниэлу Шацкую, злобную и расчетливую.
Не думающую ни о ком. Чудовище, дремлющее в высокой башне.
Уродливого монстра, заново собравшего себя из кривых мясных лоскутков, скрепленных равнодушием и амбициями.
«Меня всегда все устраивало. Не надо…»
Чудовище подняло голову. Кто-то настойчиво стучал в наглухо закрытые ставни высокой башни. Снаружи. Кто-то желал пробраться в обитель чудовища. А ведь оно само заперло себя там. Чтобы никому не навредить. И вот кто-то поднялся до вершины… Возможно, этот «кто-то» вскоре оставит чудовище одного. Еще чуть-чуть… И позволит вновь заснуть.
Тишина благословила чудовище на сон.
Все сдаются. Рано или поздно. Все они. И остается тишина. Как и сейчас…
Ставни распахнулись.
Проснись…
Пустая бутылка покатилась по полу лифта. Капли воды брызнули под ноги. Даня, отшатнувшись, ударилась спиной о зеркало, висящее на дальней стене кабины.
Воспоминания были слишком яркими. Последние часы в студии оказались сущим мучением. Никогда никто из присутствующих там не поймет, что на самом деле произошло.
Никто не осознает, что все были частью антуража. А существовали в те мгновения лишь двое. В своей реальности.
Ледяной глади рядом не было и в помине – места, где его магия рушила любые преграды равнодушия. Яков не становился частью ветра и не сливался в скорости с сиянием света. Он не скользил по льду, превратив коньки в часть своего тела. И не выгибался в ритмичном звучании музыки, в танце воссоздавая движения, от которых трепетал даже воздух.
Ни льда. Ни танцев.
Без всего этого он должен быть бессилен.
Но нет. Стоило понять намного раньше, что все это лишь средства. Не имея доступ к одному, он воспользуется другим.
Ты жаждешь меня.
Розоватые линии губ, очерченные бледными полумесяцами перехода к снежно-белой коже, едва заметно шевелились. Ярким непристойным всполохом мелькал язычок, то и дело пробегавший по повлажневшим губам. Он словно знал, в какой момент скрывать эти маленькие проявления распутства – при каждой вспышке камер, – и снова начинал играть образом, срываясь на тонкую грань, как только выдавалась мимолетная передышка. Миг, секунда, вспышка.
Камеры запечатлеют один образ. Другой был предназначен для единственного человека.