Глеб неторопливо поднял стакан и сделал долгий глоток.
«Не знаю, чего мне хочется больше. Чтобы он закрыл тему, так и не продолжив мысль. Или чтобы вывалил на меня еще информации, от которой я сильнее увязну в этом болоте». – Даня тоже схватилась за стакан.
– Каждый родитель желает, чтобы его ребенок добился успеха. – Глеб прочертил в воздухе круг стаканом, меланхолично наблюдая, как в емкости, подчиняясь сторонней силе, покачивается жидкость. – Но есть кое-что на подсознательном уровне – желание, сравнимое с наивысшим уровнем жажды. Кто-то изначально осознает это и принимает как данность, а кто-то обманывает себя, упиваясь любовью к частичке себя – к своему ребенку. Дети – наше продолжение. Часть нас. Результаты существования ребенка, его достижения, его успехи – это и триумф его родителей. «Это же я, – думает родитель. – Мой ребенок – это тот же я. Моя плоть. Мои клетки. То, что воплощает он, то делаю я. То, чего он достигает, эти достижения – мои. Он – я». – Левин отодвинул от себя тарелку с нетронутым блюдом. – Ребенок – это словно второй шанс для человека. Возможность достичь того, чего не смог он сам. Многие сознательно пользуются этим, воплощают себя и свои стремления в своих детях. Другие даже не догадываются о своих желаниях. Они спрятаны там, далеко, в подсознании, но рвутся в реальность через поступки: через заботу, через ограничения, через невинное внушение… Сложно понять, кто из них страшнее: тот, кто понимает, что имеет власть над еще беспомощной маленькой душой, и уже продумал, как ее использовать, или тот, кто верит, что от начала и до конца поступает во благо маленькой беспомощной душе.
Несмотря на два выпитых стакана сока, Даня ощутила, как пересыхает в горле. Она впервые пожалела, что не представляет собой этакую наивную глуповатую клушу, сходу зацикливающуюся на какой-нибудь маловажной чуши. Тогда все было бы гораздо легче.
«Какая заумная фигня, – подумала бы она тогда. – Зато как сексуально он шевелит губами на паузах между предложениями. Чуть-чуть вытягивает… Ой, что-то говорит опять. На всякий случай покиваю. А поулыбаться можно?..»
Но, к сожалению, Даня понимала каждое слово. Мысль, заключенную в переплетении сложных предложений. И уж, конечно, ее не тянуло улыбаться. Ни черта!
– Слишком долгое и скучное вступление, да? – Глеб хмыкнул и с силой провел ладонью по волосам. – Не с этого я собирался начать наше близкое общение. Правда, не с этого. Но что поделать… – Он поднял голову и, поймав напряженный взгляд Дани, быстро выдохнул. Будто собирался нырнуть на большую глубину и тренировал дыхание. – От вас скрывать ничего не буду. Не хочу. Так я решил.
«На этом месте надо бежать». – Но вопреки собственным мыслям Даня не шевельнулась. Похоже, ей уже было не привыкать совершать глупости.
– Что ж… – Глеб кашлянул и побарабанил пальцами по столу. – Можно сказать, что я – самое большое разочарование моей матери.
«О… – Даня на секунду впала в какое-то пространное состояние. Ее словно засунули в кусок желе и поболтали из стороны в сторону. – Забавно. А я, пожалуй, разочарование моей матери. Правда себя она во мне не видела. И мои достижения ее не волновали. Да и пользы от меня никакой не получила. Пришлось даже еще троих щенков на свет произвести. И вот незадача – никаких результатов. Сплошная трата времени… А вот Левин… Успешный и самодостаточный. И не родительская гордость?»
Наверное, недоверие отразилось в ее глазах, потому что Глеб, поймав этот отклик, расслабленно откинулся на стуле.
– Мне с вами спокойно, – вдруг признался он.
– Думаю, это иллюзия и результат целенаправленного самовнушения, – как можно менее эмоционально откликнулась Даня.
– Может быть. – Глеб не сводил с нее глаз. – Мне нравится ваша практичная деловитость.
– Спасибо… наверное.
– И настороженность.
– Ну…
– И отстраненная деликатность.
– Вы меня плохо знаете.
– Да. И это вполне исправимо. – Глеб подался вперед и положил локти на стол. – Я упорный, понимаете?
– Не совсем. – Даня отодвинулась на стуле. Всего на сантиметр. Хотя Левин вроде как не планировал делать каких-то резких движений – перепрыгивать через стол, к примеру.
– Настойчивый. Вплоть до принципиальности. Амалию это всегда жутко бесило.
– Амалию? – Сложно было удержаться от вступления в красноречивый диалог. Даня прикусила изнутри нижнюю губу.
– Женщину, которая меня породила.
Меткое определение. Все-таки быть матерью – это как обладать определенным привилегированным статусом. Ирина Шацкая за всю свою сознательную жизнь так и не приобрела этот статус. Она так и осталасьженщиной, которая породилаДаниэлу, Кирилла, Леонида и Георгия Шацких.
Но нематерью.
Может, и Амалия не заслужила эту высокую привилегию?
– Так вы – разочарование Амалии? – ничуть не смущаясь, спросила Даня. Вопрос не прозвучал как суховатая грубость, а скорее как давно уже принятое за факт уточнение.
Даню не смутил этот вопрос, потому что она сама была разочарованием женщины, которая ее породила. И это тоже был факт. И она осознавала это, возможно, с тех самых пор, как вообще научилась осознавать суть вещей. Просто осознание с каждым годом становилось все многограннее.
В интонациях девушки не было издевки. Не было в них и сочувствия.
Посмей посочувствовать кто-нибудь Дане из-за этого, и она, наверное, впала бы в ярость.
– Да. – Глеб тепло улыбнулся девушке. Ему как будто стало лучше. – С другой стороны, от меня ничего особенного и не ждали. Я – младший. Так, массовка на фоне. Амалия просто разочаровалась изначально. И благополучно сосредоточилась на моем старшем брате.
«На отце Якова?» – Даня напряглась и шумно выдохнула.
Ее начало мутить от откровений. Обычно она не допускала таких ситуаций. Не втягивала себя в чужие проблемы.
«Насколько эффектно получится, если меня стошнит прямо сейчас?»
– Он был лучше. У него всегда все получалось. – Глеб наклонил голову к плечу, взгляд стал испытывающим. – Вам знакомо это чувство?
Сформулировать что-то доходчивое в ответ на заданный вопрос Даня не успела. Глеб сам завершил диалог.
– Извините. Виноват. Не учел то обстоятельство, что вы – старший ребенок. Думаю, младшие стараются на вас равняться.
«Это вряд ли». – Даня ни капли не сомневалась в том, что является самым худшим примером для подражания.
– А вы равнялись на старшего брата? – не утруждая себя личностными уточнениями, поинтересовалась она.
– Нет, никогда. – Глеб щелкнул пальцами по стеклянной стенке стакана. – Мы росли отдельно друг о друга. Виделись редко. В детстве мне было одиноко, но затем я, в общем-то, понял, какой простор для фантазии открывает тот факт, что на тебя никто не надеется. Ты свободен. Волен жить так, как хочешь, и быть тем, кем пожелаешь. Неплохо, когда есть старший брат, успешно угождающий родителям и воплощающий в реальность именно то, что от него ожидают. А младшенький-раздолбай пусть гуляет, главное, чтобы семью сильно не позорил.
Раздолбай.
И применительно к Глебу Левину. Тут хоть прищуривайся, смотри со всех углов или припадай к земле, чтобы взглянуть с разных ракурсов, но образ мужчины – собранного, чинного, держащего под контролем сотню дел разом и уйму неадекватных личностей в придачу, – совершенно отличался от того буйства, что он сам себе пытался вменить. Какие-то отголоски, полуоттенки присутствовали на единственной фотографии, где затихающим эхом было запечатлено нечто, напоминающее теплые взаимоотношения между «раздолбаем» и «капризным малышом».
Сегодняшняя реальность была иной.
«Он жалуется мне на свою судьбу? – Даня прислушалась к нашептыванию собственного восприятия. – Не похоже. На самом деле он вовсе не хочет, чтобы я его жалела. Ведь так?»
– Яков что-нибудь вам рассказывал?
Резкий переход. Даня не успела мысленно перегруппироваться, поэтому в ее подергивающихся движениях отразилась нервозность.