Уцелевший. Donde?[23]
Мечтатель. Aqui![24]
Гутмэн (продолжая). Да вы же их помните! Я о них однажды вам докладывал, а вы сказали: «Это безвредные мечтатели, и их любит народ». «Как же могут быть безвредными мечтатели, — спросил я вас, — тем более если их любит народ? Революциям как раз и требуются мечтатели — чтобы верили в мечту. А любовь народа должна надежно принадлежать только вам, Генералиссимусу». Да, а сейчас к слепой вернулось зрение, и она простирает руки к раненому Уцелевшему, а человек с гитарой подводит его к ней… (Происходит то, о чем говорит Гутмэн.) Подождите минутку! Есть вероятность, что сейчас произнесут запретное слово! Да! Оно вот-вот сорвется с губ!
Мечтатель (положив руку на ослепленного Уцелевшего, громко). Hermano![25]
(Крик этот, словно эхо, подхватывают и здесь, и там. Громкий ропот проносится над толпою. Надрывно крича, люди тянут руку, как голодные при виде хлеба. Два вооруженных охранника дубинками и револьверами загоняют их обратно под колонны. Мадресита возводит слепые глаза к небу и тихо поет. Охранник делает попытку ее остановить, но народ кричит: «Не трожь! Пусть поет!»).
Мадресита (поет). «Rojo esta el sol! Rojo esta el sol de sangre! Blanca esta la luna! Blanca esta la luna de miedo!»[26]
(В толпе движение.)
Гутмэн (официанту). Вешайте канаты. (Террасу «Сьете Марес», словно палубу корабля в штормовую погоду, быстро ограждают бархатными канатами. Гутмэн говорит в телефонную трубку.) Слово уже произнесено. Толпа волнуется. Держитесь! (Кладет трубку.)
Жак (хрипло, потрясенный). Он сказал «hermano», а это значит «брат».
Гутмэн (холодно). Да, «брат» — это самое опасное слово в любом человеческом языке: оно огнеопасно. Не буду утверждать, что его надо непременно изъять из языка, но употреблять следует сугубо в узких целях и где-нибудь за звуконепроницаемыми стенами. Иначе оно взбаламутит народ…
Ж а к. Но людям оно необходимо! Они его просто жаждут!
Г у т м э н. Какие же это люди — нищие, проститутки, воры да еще мелкие торгаши с базара, где торгуют даже людскими душами!?
Жак. Потому им и необходимо это слово, а оно здесь запрещено!
Г у т м э н. Одно дело, когда его произносят в храмах, — там знают, о чем говорят. Но когда оно на губах этих людишек… тогда оно провоцирует бессмысленные выступления. Ведь кто такие их братья? Это те, кого можно обойти, обставить, обмануть на рынке. Говорят «брат» человеку, с женой которого только что переспали! И вы же видите, как это слово возбуждает народ, — хоть вводи военное положение!
(Тем временем Мечтатель подводит Уцелевшего к Мадресите, которая сидит на цементном краю фонтана. Она обнимает и начинает баюкать умирающего, словно это снятый с креста Христос. Мечтатель, тихо перебирая струны гитары, склоняется над Мадреситой и Уцелевшим и вдруг с диким криком отскакивает в сторону.)
Мечтатель. Muerto![27]
(Вдалеке слышится рожок мусорщиков. Гутмэн опять хватает трубку.)
Гутмэн (б трубку). Генералиссимус, Уцелевший не уцелел. По-моему, их надо сейчас чем-то отвлечь. Выпускаю цыганку — пусть объявит начало фиесты!
Из репродуктора. Дамы и кавалеры! Сейчас будет говорить цыганка!
Цыганка (по радио). Hoy! Noche de Fiesta![28] Луна вернет девственность моей дочери!
Гутмэн. Приведите ее дочь Эсмеральду! Пусть покажет, как снова стать девственницей! (Из фургона цыганки строгая дуэнья, «Нянька», выводит прикованную к ней наручником Эсмеральду — она одета в причудливое платье из левантийского сафьяна. Охранники оттесняют толпу.) Ха-ха! Хо-хо-хо! Музыка! (Звучит веселая музыка. Росита танцует.) Абдалла, давай!
(На площадь, крича и паясничая, выскакивает Абдалла.)
Абдалла. Сегодня луна вернет девственность моей сестре Эсмеральде!
Г у т м э н. Танцуй, парень!
(Эсмеральду уводят обратно в фургон. Сбросив свой бурнус, Абдалла танцует с Роситой. Во время этого танца охранники отгоняют Мадреситу и Мечтателя от фонтана, возле которого остается лишь безжизненное тело Уцелевшего. Внезапно нестройным хором взвизгивают духовые инструменты — на площадь выходит Килрой. Это молодой бродяга-американец лет двадцати семи. Он одет в нижнюю рубашку и рабочие брюки, которые от долгой носки и постоянной стирки выцвели, стали почти белыми и сидят в обтяжку, как на скульптуре. На шее Килроя — пара золотых боксерских перчаток, в руке — матерчатый чемоданчик. Пояс усыпан рубинами и изумрудами, на нем жирными буквами выгравирована надпись: «ЧЕМПИОН». Килрой останавливается перед написанной на стене фразой «Килрой скоро будет здесь!» и стирает «скоро будет».)
Г у т м э н. Хо-хо, а вот и клоун! Вечный Пульчинелла![29] А во времена кризиса только клоунов и не хватает! «Камино Реаль», блок третий!
БЛОК ТРЕТИЙ
Килрой (весело, всем присутствующим). Ха-ха! (Затем подходит к стоящему на террасе «Сьете Марес» офицеру.) Buenos dias, senor![30] (Офицер, едва взглянув, не удостаивает его ответом.) Habla Inglesia Usted?[31]
Офицер. Что вам надо?
К и л р о й. Где тут «Вестерн Юнион» или «Уэллс Фарго»? Мне нужно послать телеграмму друзьям в Штатах.
О ф и ц е р. No hay[32] «Вестерн Юнион», no hay «Уэллс Фарго».
К и л р о й. Очень интересно. Впервые вижу город, где нет ни того, ни другого. Только что с парохода — ужасная холодрыга на этой посудине, всю дорогу из Рио — сущий ад. И я ее тоже схватил, эту тропическую лихорадку. Ни изолятора там, ни врача, ни лекарств — ничего, даже хинина нет, чуть не угорел — такой был жар. Не мог им внушить, что болен. Да и сердце у меня не очень. Из-за него-то и пришлось уйти с большого ринга. Л ведь я был чемпионом Западного побережья в полутяже — завоевал эти перчатки! А потом забарахлил маятник. Вот пощупайте! Да пощупайте! Пощупайте. В этой груди сердце такое большое — с детскую голову. Ха-ха! Меня засунули в рентгеновский аппарат, там-то все и увидели, что у меня сердце с детскую голову! А раз у тебя такое, не нужно цыганки, и без нее можно сказать: «Дни сочтены, мальчик, готовься вознестись на крылышках». И на ринг врачи меня больше не пустили. Сказали — не пить, не курить — и никаких женщин! Отказаться от женщин! Когда-то я думал, что без женщин вообще нельзя, но оказывается, если надо, можно. Моя единственная верная женщина — моя жена — ко мне так привыкла. Но теперь все пошло насмарку, она и вправду считает, что один хороший поцелуй — и мне каюк! И потому однажды ночью, когда она заснула, я написал ей прощальную записку… (Замечает на лице офицера отсутствие всякого интереса и широко улыбается.) No comprendo the lingo?[33]
Офицер. Так что вам угодно?
К и л р о й. Извините мое невежество, но куда я попал? Что это за страна и как называется этот город? Я понимаю, смешно задавать такие вопросы. Loco![34] Но я был так рад, что выбрался с этого проклятого парохода, и никого ни о чем не расспрашивал, кроме как о деньгах, — тут-то меня и надули. Я не знал, сколько будет в этих песо или как их там… (Вытаскивает бумажник.) Все они туточки. В Штатах с такой пачкой «капусты» я бы давно уже стал магнатом. Но уверен, что вся эта кипа не потянет и на пятьдесят американских долларов. Ха-ха!
26
Солнце покраснело! Солнце покраснело от крови! Луна побелела! Луна побелела от страха! (исп.)