Так было написано на визитной карточке, которую она нашла под своей дверью, выходящей на Бербон-стрит.
Она пошла по этому адресу, и мистер Роуз с готовностью ее принял.
— Моя дорогая миссис Холли, — начал он. — Мне кажется, вас что-то беспокоит.
— Беспокоит? — повторила она. — О да, очень беспокоит. По-моему, во всем этом мне не хватает чего-то важного.
— В чем — «во всем этом?» — мягко спросил он.
— В моей жизни, — ответила она.
— И чего же именно вам не хватает?
— Ясности и определенности.
— О! Ясности и определенности! Мало кто нуждается в этом сейчас!
— Но почему же? Почему? — спросила она.
— Ну, видите ли… Впрочем, вам нет смысла это объяснять!
— Тогда зачем же вы пригласили меня сюда?
Пожилой мистер Роуз снял очки и закрыл регистрационный журнал.
— Моя дорогая миссис Холли, — сказал он, — по правде говоря, вас ждет весьма и весьма необычная судьба. Вы — первый человек вашего типа, который был заброшен на землю с далекой звезды из другой вселенной.
— И что из этого следует?
— Потерпите, моя дорогая. Постарайтесь пережить все нынешние невзгоды. Перемены грядут, очень скоро, не только для вас, но практически для всех, кто населяет этот свихнувшийся мир!
Миссис Холли пришла домой и сразу же забыла об этом разговоре, как и о многом другом. Все ее прошлое стало похоже на негативы непроявленных фотопленок, на которые попал свет. Она хотела бы отделаться от прошлого, отсечь его от своей жизни, как отрезают конец ненужной нитки. Вот только куда запропастились ножницы? Куда вообще подевалась острота из ее жизни? Иногда она пыталась найти хоть что-нибудь режущее, но все вокруг было округлым и мягким.
А между тем дела в доме шли все хуже и хуже.
Флоренс Доминго и Сюзи Пэттен уже некоторое время находились в ссоре. Причиной тому была зависть.
Примерно раз в месяц в гости к Флоренс Доминго являлась престарелая родственница; приходила она в надежде — как правило, напрасной — получить что-нибудь более или менее ценное от Флоренс и с этой целью захватывала пустой пакет. Бедная старая кузина была глуха, как пень, и ее разговор с Флоренс Доминго превращался в сплошной крик; а поскольку разговор шел — почти исключительно вокруг других квартирантов, то, какой бы худой мир не царил в это время под крышей дома миссис Холли, сразу же после визита родственницы, а иногда и во время него, в доме разгоралась война. К Сюзи Пэттен не приходил никто, и ее относительная непопулярность просто не могла не стать темой беседы Флоренс с родственницей.
— Как поживает Сюзи Пэттен? — кричала кузина.
— Как всегда, ужасно, — кричала ей в ответ Флоренс.
— Неужели она никогда ни к кому не ходит в гости? — продолжала кричать кузина.
— Никогда, никогда! — отвечала ей Флоренс во всю силу легких. — И никто к ней никогда не приходит! У нее нет друзей, она совсем, совсем одна во всем мире.
— И никто к ней не приходит?
— Никто.
— Никогда?
— Никогда! Никогда в жизни! Абсолютно никогда!
Когда кузина собиралась уходить, Флоренс ей говорила:
— А теперь закрой глаза, я тебе кое-что положу в пакет. А что — ты увидишь внизу.
Так она разыгрывала кузину, а той не терпелось посмотреть, что внутри; она сломя голову сбегала с лестницы и за дверью обнаруживала, что в пакете всего лишь какие-то объедки, например, старый почерневший огрызок яблока со следами зубов Флоренс. А однажды, когда мисс Доминго посчитала, что их разговор был бесполезным, кузина нашла в пакете дохлую крысу; после этого на два-три месяца визиты прекратились. Но в последнее время наезды кузины следовали один за другим, и раздражение Сюзи Пэттен перешло все границы. И тут ее осенило! Идея была что надо! Сюзи решила перейти в контрнаступление — выдумала себе гостя. А стоит сказать, что Сюзи умела подделывать голоса — она могла говорить то за себя, то за другого. Таким образом создавалось впечатление, что она с кем-то беседует. На этот раз выдуманный гость был не старухой, а неким мужчиной, который называл ее «мадам».
— Мадам, — говорил выдуманный гость. — Какое красивое у вас сегодня платье!
— О, вам нравится? — вскрикивала Сюзи в ответ.
— Да, оно так идет к вашим глазам, — отвечал гость.
Затем Сюзи чмокала губами — будто целуется, сначала тихо, потом громче, а затем садилась в кресло-качалку и начинала раскачиваться, постанывая: «Ах-ах-ах!» И после небольшой паузы вскрикивала: «О, нет-нет-нет!» Ну, а потом, после следующей паузы, разговор возобновлялся и переходил на личность Флоренс Доминго. Оценки давались нелестные: и самой Флоренс, и тому, что она собирает оберточную фольгу, и тому, что она кладет в пакет своей родственницы.
— Мадам, — кричал гость. — да ей же не место в приличном доме!
— Конечно, не место, — громко соглашалась Сюзи, зная, что Флоренс ее внимательно слушает. Флоренс не до конца верила в то, что это настоящий, а не выдуманный гость, но доказательств у нее не было, а поскольку сомнения не переставали ее терзать, она решила кое-что предпринять.
И предприняла.
Изабел Холли, вдова, которой принадлежал этот дом, мужественно терпела весь этот — как его назвать? — бедлам. Но когда мисс Доминго вошла однажды вечером в дом с небольшим свертком с надписью «динамит», хозяйка поняла — скоро что-то произойдет.
Ждать она не стала, а тут же, в чем была — в лифчике и спортивных брюках, — выскочила на улицу, и не успела забежать за угол, как квартал потряс сильный взрыв. Она бежала и бежала, дрожа от холода, пока не прибежала в парк, — тот, который рядом с Кабильдо. Там она остановилась, упала на колени и несколько часов молилась. И только после этого пошла обратно.
Когда Изабел Холли подошла к своему дому на Бербон-стрит, она увидела жуткую картину. Дом был отчасти в руинах. В комнатах стояла тишина. Пройдя по холлу на цыпочках, миссис Холли обнаружила человек двадцать, лежащих в крови, без движения — лишь некоторые хрипло дышали. Среди них был и вымогатель Кобб. Весь пол и ступеньки лестницы были усыпаны чем-то блестящим; вначале она подумала, что это битое стекло, но потом, подняв несколько кругляшек, поняла, что в руках у нее монеты. Очевидно, эти деньги во время взрыва растеряли кредиторы старика; у них просто не было сил их собрать. А деньги, наверное, добывались не без боя.
Изабел Холли попыталась собраться с мыслями, но они стали растекаться, словно вода из разбитого кувшина; к тому же силы ее были на исходе. Поэтому она решила отложить все назавтра и пошла в спальню. Под дверью она нашла конверт с запиской, которая ее еще более озадачила.
Записка была следующего содержания:
«Моя дорогая миссис Холли, полагаю, что к данному моменту тот кошмар, который происходил в Вашем доме, благодаря силе моих убеждений прекращен. Жаль, что не смогу дождаться, чтобы утешить Вас в Вашей печали и смятении из-за случившегося. Однако скоро мы увидимся и сможем пообщаться.
Искренне Ваш — Кристофер Д. Космос.»
Последующие недели прошли чрезвычайно спокойно. Все трое неисправимых жильцов сидели в своих комнатах и не выходили наверное, очень испугались. Кредиторы больше не появлялись. Пришли плотники и тихо починили поломки. Почтальоны на цыпочках поднимались по лестницам, осторожно стучали в двери и отдавали жильцам письма и телеграммы. Вдруг тюки и чемоданы начали перемещаться из комнат в нижний холл, и миссис Холли стала подозревать, что жильцы делают какие-то приготовления.
Через несколько дней ее лучшие подозрения подтвердились она получила от них записку.
«Вследствие происшедшего, говорилось в ней, — мы решили дольше здесь не задерживаться. Наше решение абсолютно неизменно, и мы предпочли бы его не обсуждать». И подписи — Флоренс Доминго, Сюзи Пэттен, Режис де Винтер.
После отъезда жильцов Изабел почувствовала, что ей стало трудно на чем-либо сосредоточиться. Днем, не находя себе места, она нередко садилась за кухонный стол или на незаправленную постель и бормотала:
— Я должна сосредоточиться, я просто должна сосредоточиться.