Я качаю головой.
– Ты ошибаешься, Джексон. Я же тебе говорила – мы с ним просто друзья, и Хадсона это устраивает.
– Ты не видишь, каким он становится, когда ты уходишь, – настаивает Джексон. – Один раз я убил своего брата, потому что был глуп и самонадеян и считал, что поступаю правильно – что другого выхода нет. Но я не стану делать этого опять. Не стану причинять боль ни ему, ни тебе.
– А как насчет тебя самого? – спрашиваю я, чувствуя, как мою душу терзает мука. – Что будет с тобой?
– Это не важно…
– Это важно! – возражаю я. – Это важно для меня.
– Во всем этом виноват я, Грейс. Я тот самый идиот, который зарядил пистолет, а потом выбросил этот заряженный пистолет в мусор. И то, что меня подстрелили – это только моя вина.
– Значит, это все? – спрашиваю я, сделав судорожный вдох. – Мы с тобой расстаемся, и у меня даже нет права голоса?
– У тебя было право голоса, Грейс, и ты выбрала… – Его голос срывается, оставляя призрак того, что он собирался сказать, висеть между нами.
– Но я не выбирала! – Я пытаюсь объяснить, но мои слова перемежаются всхлипами. – Я не люблю его, Джексон. Не так, как я люблю тебя.
– Это придет, – говорит он, и я знаю, как тяжело ему даются эти слова. – Узы сопряжения могут возникнуть, когда люди видят друг друга в самый первый раз, еще до того, как они узнают имена друг друга. Так случилось и с нами. Но магия знает, что они уже связаны. Ты просто должна верить. Как должен был верить и я сам, пока у меня еще была такая возможность.
Я отвожу взгляд, опускаю его – лишь бы не смотреть на Джексона. У меня разрывается сердце. Но вместо того чтобы отступить, он приподнимает мой подбородок, так что я вынуждена посмотреть в его темные безутешные глаза.
– Прости, что я не держался за наши отношения изо всех сил. – Его голос звучит хрипло, почти неузнаваемо. – Я сделал бы все, чтобы избавить тебя от этого. Сделал бы все, чтобы вернуть мою суженую, мою пару.
Я хочу сказать ему, что я здесь, что я всегда буду рядом – но мы оба знаем, что это не так. Пропасть между нами продолжает расширяться, и боюсь, что настанет день, когда ни один из нас не сможет ее перепрыгнуть.
К моим глазам подступают слезы, и я начинаю неистово моргать, чтобы не дать ему увидеть, как я плачу. Чтобы ни ему, ни мне не стало еще хуже. И вместо того чтобы зарыдать, чего мне очень хочется, я делаю то единственное, что могу придумать, чтобы нам обоим стало хоть немного легче.
– Ты так и не закончил ту шутку, – шепчу я. – В чем ее соль?
Он непонимающе смотрит на меня. Возможно, он не может поверить, что в такую минуту я готова говорить о подобной ерунде. Но в моих отношениях с Джексоном было столько всяких эмоций – и положительных, и отрицательных, – что я не хочу заканчивать их на минорной ноте.
И заставив себя улыбнуться шире, продолжаю:
– Так что сказал пират, когда ему стукнуло восемьдесят?
– Ах, это. – Его смех звучит бесцветно, но это все-таки смех, так что я считаю это своей победой. Особенно когда он отвечает: – Он сказал, глядя на своих собратьев: «Черт бы побрал этих бесят».
Я уставляюсь на него, затем качаю головой.
– Ничего себе.
– Эта шутка не стоила твоих ожиданий, правда?
В его словах есть подтекст, но сейчас у меня нет сил разгадывать его, так что я сосредотачиваюсь на шутке.
– Да, она слабенькая.
– Знаю.
Его улыбка едва заметна, но она есть, и я ловлю себя на том, что мне хочется удержать ее, хотя бы ненадолго. Наверное, поэтому я качаю головой и говорю:
– О-о-очень слабенькая.
Он выгибает одну бровь, и у меня немного дрожат коленки, хотя теперь у них уже нет такого права.
– Ты думаешь, у тебя получилось бы лучше?
– Я знаю, что у меня получается лучше. Почему Золушка не сильна в спорте?
Он качает головой.
– Не знаю. Почему?
Я начинаю отвечать:
– Потому что она…
Но Джексон прерывает меня прежде, чем я успеваю дойти до кульминации. Его губы приникают к моим, и в этом поцелуе я чувствую всю силу затаенного горя, отчаяния и нашей потребности друг в друге, которые все тлеют между ним и мной.
У меня перехватывает дыхание, я тянусь к нему, желая зарыться пальцами в его волосы – в последний раз. Но он уже исчез, и только стук захлопнувшейся двери напоминает о том, что он тут был.
По крайней мере до тех пор, пока по моим щекам не начинают течь безмолвные, неудержимые слезы.
Глава 8. Призракам не нужны грузовые такси, как и моему багажу