Я обдумываю его слова, пока не прихожу к выводу, что он может быть прав. А если он неправ, то я притворюсь перед самим собой, что он прав, потому что мне нельзя злиться на моих родителей, ведь сейчас на меня столько всего навалилось, столько событий, столько чувств. Но, проигрывая его слова в своей голове, я невольно осознаю еще одну вещь.
– Это случилось и с нами? – непроизвольно вырывается у меня. – Ты выбрал меня?
Едва я произношу эти слова, как мне становится так неловко, что я хочу заползти под кровать. Я смотрю на замерший экран, затаив дыхание и ожидая его реакции.
Что еще хуже, Хадсон отвечает не сразу. Но он не смотрит на ноутбук. Он смотрит на меня – и я чувствую на себе его тяжелый взгляд, хотя не смею даже взглянуть на него.
Молчание становится все более и более неловким, но он по-прежнему не отвечает. И продолжает за мной наблюдать. Это ужасно, я больше не могу это терпеть и, повернувшись, готовлюсь сказать ему, чтобы он забыл мои слова.
Но когда наши взгляды встречаются, он чуть заметно улыбается и говорит:
– Как я могу не хотеть быть сопряженным с моим лучшим другом? Я знал, что ты невероятна, с самого первого дня нашего знакомства.
Боже. Облегчение, охватившее меня, столь огромно, что еще немного – и у меня начнет кружиться голова. Что в каком-то смысле нелепо, совершенно нелепо. Но мне все равно, потому что я не чувствую себя униженной. А также потому что…
Хадсон выбрал меня на том поле. Он выбрал меня на той поляне. И это важно.
Возможно, он не любит меня, возможно, он никогда не полюбит меня – возможно, я никогда не полюблю его. Но я бы погрешила против истины, если бы стала отрицать, что между нами есть нечто. Я чувствовала это много раз – начиная с того странного момента, когда он все еще был заперт в моей голове и мне вдруг показалось, что я ощущаю его клыки на моей шее, и кончая той минутой, когда он потянулся за моим компьютером. Он подарил мне цветы. Он помог мне научиться пользоваться моей магической силой. Он защищал меня перед Кровопускательницей.
Он никогда не терял веры в меня.
Не говоря уже об очевидном – он очень хорош собой.
Да, тут определенно есть нечто. И этот парень, этот великолепный парень никогда не был любим, и никто никогда его не выбирал.
Разве мой долг перед ним – перед нами обоими – не состоит в том, чтобы хотя бы попытаться сделать так, чтобы между нами все наладилось? Может быть, так оно и будет, а может, нет. Но он важен для меня. Он очень важен для меня, и, возможно, мне нужно понять, что к чему, до того, как я начну заниматься чем-то еще.
Возможно, Джексон был прав, и мне просто нужно верить, что магия знает, что делает.
Я прочищаю горло, сглатываю, убираю за ухо упавшую прядь и тереблю одеяло. Мне нельзя становиться уязвимой и попадать в такие ситуации, в которых меня могло бы разорвать на куски.
Поэтому вместо того, чтобы просто высказать то, что не выходит у меня из головы, я начинаю немного медленнее, немного осторожнее.
– А что, если… – Я делаю выдох и с трудом выдавливаю слова из своего сдавленного горла: – Что, если мы не станем заниматься поисками этой самой Короны?
Брови Хадсона идут вверх.
– Тебе не хочется получить Корону?
– Я хочу освободить Неубиваемого Зверя. Я обещала ему, что мы сделаем это, и мы должны выполнить это обещание. Но… возможно, после того как это будет сделано, Корона будет нам уже не нужна?
Секунду мне кажется, что Хадсон перестал дышать. Его зрачки так расширились, что его глаза кажутся почти черными, от радужек остались только тоненькие голубые ободки. Но затем он прочищает горло и спрашивает:
– Ты хочешь именно этого?
– Думаю, да. – Я сглатываю. – А ты сам?
Он чуть заметно улыбается, и я впервые замечаю крошечную ямочку на его левой щеке. Благодаря ей он кажется более уязвимым, менее закрытым, и я погрешила бы против истины, скажи я, что у меня не затрепетало сердце при мысли, что я вижу то, чего не может увидеть никто другой.
И это еще до того, как он говорит:
– О да.
Затем подается вперед, и теперь уже определенно не за ноутбуком. Он смотрит мне в глаза, его губы чуть приоткрыты, и он медленно, медленно, медленно…