Даже Флинт позабыл и про свои оладьи, и про свой разговор с Иден о выпускном экзамене по физике полетов и смотрит сейчас мимо меня. Взгляд его одновременно и насторожен и дерзок, и именно беспокойство за Флинта – за то, что он может учинить, – заставляет меня повернуться, пока все вокруг не полетело в тартарары.
Я нисколько не удивляюсь, увидев Джексона за моей спиной. Но удивляюсь тому, как близко он стоит. Несколько недель назад стоило ему оказаться в такой близости от меня – на расстоянии нескольких дюймов, – как во всем моем теле начиналась свистопляска. А теперь есть только это ощущение мурашек, бегающих по спине, и я бы не сказала, что это приятное чувство.
Вчера после ужина он пригласил меня в свою башню, чтобы позаниматься вместе, но я не смогла пойти, поскольку о том же самом меня попросил и Хадсон. Я испытываю досаду и бессильную злость, думая о произошедшей после этого заварушке – похоже, ни один из братьев Вега не дорос до понимания того, что можно прекрасно заниматься и втроем.
Дело кончилось тем, что я пошла заниматься в свою комнату одна. И так ничего и не выучила, поскольку меня распирало от злости на них обоих.
Сегодня я отправила Джексону два сообщения, а он даже не соизволил ответить. Я знаю, ему не по вкусу моя дружба с Хадсоном – но он должен понимать, что это только дружба, и больше ничего. По-видимому, я не могу выбирать, с кем меня свяжут узы сопряжения, но я много раз показывала Джексону, что люблю только его.
И поэтому меня так злит его сегодняшний игнор.
Похоже, его отношение ко мне и сейчас не изменилось, во всяком случае, в эту минуту его темные глаза холодны, как ночь.
Как вершина Динейли в январе.
Он молчит, я тоже, и это длится целую вечность. Тишина повисает между нами и вокруг нас, пока из-за спины Джексона наконец не выходит Лука и не спрашивает:
– Вы не против, если мы сядем с вами?
И тут до меня доходит, что здесь весь Орден. Я привыкла сидеть в кафетерии в обществе Джексона и Мекая – это происходит несколько раз в неделю, но чтобы к нам присоединялись все друзья – такое случается нечасто. Но теперь они передо мной – Лука, Байрон, Рафаэль, Лайам, они все выстроились за Джексоном, словно готовясь к атаке.
– Само собой. – Я показываю на свободные стулья вокруг нашего стола, но Лука спрашивает не меня. Его взгляд устремлен на Флинта, который отвечает ему таким же пристальным взглядом, причем на его коричневых щеках играет чуть заметный румянец.
Ничего себе, такого я не ожидала.
Я смотрю на Иден и вижу, что она наблюдает за всем этим так же внимательно, как и я сама, и улыбается. Может быть, я ошиблась, когда на игровой арене перед турниром Лударес решила, что Флинт влюблен в Джексона? Может быть, он имел в виду Луку? Или Лука – это тот самый другой парень, о котором он говорил? После того нашего разговора Флинт больше не заговаривал о своих сердечных делах, а самой мне казалось неправильным расспрашивать его.
Но кого бы он ни имел в виду в тот день, сейчас очевидно, что Лука нравится ему. А Луке нравится он.
Флинт кивает, и Лука садится рядом с ним. Прежде чем я успеваю подумать о том, где сядет Джексон, Мэйси придвигает свой стул ближе к Иден, так что рядом со мной образуется пустое пространство. Джексон благодарно кивает ей и сразу же, отодвинув стул от соседнего стола, садится рядом со мной.
Мое сердце подпрыгивает, когда его бедро касается моего, он чуть заметно улыбается и, скосив глаза, бросает на меня пристальный взгляд. Затем очень медленно и очень нарочито делает это опять.
На сей раз мое дыхание пресекается, потому что это Джексон. Мой Джексон. И хотя после того, как я выиграла Лударес, наши отношения так и не стали прежними, хотя я так растеряна, что почти не могу думать, я все так же хочу его. Все так же люблю его.
– Как прошел твой день? – тихо спрашивает он.
Я качаю головой, когда осознаю всю недостаточность моих оценок и то, что перед мной маячит перспектива остаться на второй год.
– Так плохо, что я не хочу об этом говорить.
Я не говорю ему, что из-за того, что он не ответил на мои сообщения, мой день стал еще хуже. Впрочем, по его глазам я вижу, что он и так это знает. И что вся эта каша нравится ему не больше, чем мне.
– А как… – Мой голос срывается, и я, прочистив горло, начинаю опять: – А как насчет тебя? Как прошел твой день?
Он скорчивает гримасу и с такой силой зарывается пальцами в свои шелковистые черные волосы, что становится виден шрам, змеящийся по его левой щеке. Эту рану нанесла ему королева вампиров Далила – его мать – за то, что он убил ее первенца. Который теперь восстал из мертвых. И стал моей парой, хотя я все так же люблю моего прежнего суженого, мою прежнюю пару, чьи узы сопряжения со мной, по идее, ничто и никогда не могло разорвать.