– Когда вы впервые поняли, что влюблены в Абигейл?
Как только прозвучало ее имя, его словно переполнила нежность.
– В прошлом году, – ответил Марк, откинувшись на подушки дивана. – Вскоре после того, как закончил учебу. После четырех или пяти встреч она захотела познакомить меня со своими родителями. И мы отправились в Уотерлу на машине, только она и я. А когда остановились перекусить, ей захотелось рожок с мороженым. Стояла жара, кондиционер в машине, к сожалению, был неисправен, и конечно, мороженое стало таять и перепачкало ее всю. Многие из-за этого расстроились бы, а Абигейл расхохоталась так, будто бы не видела ничего забавнее, и старалась есть мороженое быстрее, чем оно таяло. Мороженое было повсюду – на ее носу, на пальцах, на коленях, даже на волосах, и я помню, как думал, что хочу вечно быть рядом с таким человеком, как она. С тем, кто способен посмеяться над житейскими неурядицами и найти повод для радости в чем угодно. Вот тогда-то я и понял, что она – та самая.
– И сразу сказали ей?
– О, нет. Я был не настолько смел. Лишь прошлой осенью я наконец собрался с духом признаться ей.
– И она сказала, что тоже любит вас?
– Сказала. Это было такое облегчение.
– По вашим словам, она замечательный человек.
– Так и есть. Мне очень повезло.
Хоть он и улыбался, она видела, что он по-прежнему переживает.
– Как бы я хотел сделать для вас хоть что-нибудь, – тихо выговорил он.
– Работы здесь вполне достаточно. Ее – и того, что вы задерживаетесь допоздна.
– Мне в радость побыть здесь. Только я вот подумал…
– Продолжайте, – Мэгги взмахнула рукой со стаканом. – Можете задавать любые вопросы. Мне больше нечего скрывать.
– Почему же вы так и не вышли замуж? Если думали, что выйдете?
– По множеству причин. Когда я только начинала строить карьеру, мне хотелось сосредоточить внимание на ней до тех пор, пока я не закреплюсь в своей сфере как следует. А потом я начала много путешествовать, а потом появилась эта галерея, и… видимо, я просто была слишком занята.
– И вы так и не встретили того, кто заставил бы вас во всем этом усомниться?
В последовавшем молчании она бессознательно потянулась к своей цепочке, нащупала маленькую подвеску в виде ракушки, убеждаясь, что она на месте.
– Мне казалось, что встретила. Я знаю, что любила его, но время было неудачным.
– Из-за работы?
– Нет. Это случилось гораздо раньше. Но я практически уверена, что не подходила ему. Во всяком случае, тогда.
– Трудно поверить.
– Вы не представляете, какой я была раньше, – Мэгги отставила стакан и сложила руки на коленях. – Хотите услышать историю?
– Почту за честь.
– Она довольно длинная.
– Какими обычно и бывают лучшие истории.
Мэгги склонила голову, чувствуя, как из глубины ее памяти на поверхность начинают всплывать образы. Она знала, что вслед за образами появятся и слова.
– В 1995 году, когда мне было шестнадцать лет, я начала вести тайную жизнь, – заговорила она.
Брошенная в глуши
Окракоук
1995 год
Вообще-то, если уж говорить начистоту, моя тайная жизнь началась, когда мне было пятнадцать, и мама однажды застала меня на полу в ванной – иссиня-бледную, в обнимку с унитазом. Всю предыдущую неделю меня выворачивало каждое утро, и мама, более опытная в таких делах, чем я, бросилась в аптеку, а после возвращения велела мне пописать на палочку. Когда на ней проступил синий плюсик, она долго смотрела на палочку, не говоря ни слова, потом ушла на кухню и провела там остаток дня, то и дело принимаясь плакать.
Это было в начале октября, к тому времени мой срок составлял чуть больше девяти недель. В тот день я, вероятно, плакала не меньше, чем мама. Сидела у себя в комнате, обняв любимого плюшевого мишку – по-моему, мама даже не заметила, что я не ходила в школу, – и зареванными глазами смотрела в окно, за которым на туманных улицах дождь лил как из ведра. Погода была типичной для Сиэтла, и даже сейчас я сомневаюсь, что в целом мире найдется место более депрессивное, особенно когда тебе пятнадцать, ты беременна и убеждена, что твоя жизнь кончилась прежде, чем у нее появился хотя бы один шанс начаться.
Без слов было ясно, что я понятия не имею, что теперь делать. Вот это мне особенно запомнилось. В смысле, ну что я знала о материнстве? Или даже о том, как быть взрослой? Нет, конечно, бывали случаи, когда я чувствовала себя старше своих лет, например, когда Зик Уоткинс, звезда университетской баскетбольной команды, заговорил со мной на школьной парковке, но отчасти я все еще считала себя ребенком. Я обожала диснеевские фильмы, праздновала день рождения тортом с клубничным мороженым на роллердроме, всегда засыпала с плюшевым мишкой и даже машину водить не умела. Откровенно говоря, у меня не было даже опыта общения с противоположным полом. За всю свою жизнь я целовалась лишь с четырьмя мальчиками, но один раз поцелуи зашли слишком далеко, и чуть больше чем через три недели после того ужасного дня, полного рвоты и слез, родители отослали меня в Окракоук, городок на Внешних отмелях штата Северная Каролина, – я даже не знала, что есть на свете такое место. По идее, ему следовало быть живописным приморским городком, излюбленным туристами. Там мне предстояло жить у моей тети Линды Доус, сестры моего отца, намного превосходящей его по возрасту, которую я видела всего раз в жизни. С учителями договорились так, чтобы в учебе я не отстала от сверстников. Мои родители долго беседовали с директором школы, и после того, как директор пообщался с моей тетей, он решил доверить ей наблюдение за тем, как я пишу контрольные, поручил следить, чтобы я не жульничала и выполняла все задания. Вот так я внезапно стала семейной тайной.