А еще не было машин. Вадим Николаевич посмотрел в сторону проходящей мимо домов вечно оживленной трассы - да, не было. Ни одной.
- Блин! Война, что ли, случилась, пока я пил? - с испугом спросил сам у себя Вадим Николаевич, но, не дождавшись ответа, продолжил путь домой.
Дома он, потея от усердия, с трудом отодвинул часть ящиков с водкой, нашел за ними штабель упаковок баночного пива - вытащил одну, уронив все остальные, и, на ходу выдергивая длинную, похожую на снарядную гильзу банку из пластиковой обоймы, направился к телефону.
Телефон тоже не работал. И сетевой радиоприемник упрямо молчал, хотя ручка громкости была выкручена до упора.
- Совсем озверели демократы, - горько пожаловался Вадим Николаевич полупустой банке. - Додемократились! Вон и телефон с радио отключили, а я ведь за них платил... Кажется, - допил пиво и подошел к окну.
За окном была зима, за окном был день. А людей, машин и ворон не было...
- Эта, - задумчиво сказал Вадим Николаевич мерзлому окну, - не нравится мне оно чего-то... Может, и впрямь эвакуация была? Может, тут нынче Чернобыль случился, а я и не знаю об том? - обдумал эту мысль и отмел ее как несостоятельную. Потому что ни атомных станций, ни крупных химических предприятий поблизости не имелось.
- Надо попробовать вспомнить, что было-то, - вздохнул Вадим Николаевич. - Может, чего по радио объявляли, да я не понял? - И, чтобы легче вспоминалось, продолжил неспешно потрошить початую упаковку пива.
После второй банки Вадим Николаевич вспомнил, как три дня тому назад пришли Леха и Кузьмич, принесли бутылку и кулек свежемороженой рыбы. После третьей банки пива вспомнилось, как Леха сбегал за добавкой, а Кузьмич жареной рыбки потребовал... После четвертой и пятой Вадим Николаевич вспомнил, что кинул одну рыбину в таз с водой, оттаивать, а остальные сунул в морозилку... Как Леха побежал еще за добавкой, а Вадим Николаевич начал рыбу чистить, а та взмолилась человеческим голосом, обещала три желания исполнить... просила и остальных разморозить, отпустить в реку, мол, тоже откупятся.
Смешно было до упаду: рыба, и говорит! Таких глюков у Вадима Николаевича раньше не было.
Чтобы именно говорящая рыба. Что-то он там желал сдуру... водку-коньяк-вино-пиво-сигареты-закусь до потолка и денег полный холодильник, ага! Так-так... А что же было с третьим желанием? Кажись, что-то было. Но что?
У Вадима Николаевича от умственного напряжения разболелась голова: пиво не помогало ни вспомнить, ни снять ту боль. Пришлось идти откупоривать водку - организм уже был не против. Совсем не против!
После половины стакана в голове прояснилось. Воспоминание о третьем желании было нечеткое, тусклое, как кино в соседнем ДК, куда Вадим Николаевич иногда ходил развлечься, самогону с киномехаником выпить. Но было.
Зашел, значит, Вадим Николаевич в комнату с говорящей рыбой в руке, похвастаться хотел, ящики с выпивкой да деньги показать, а эти сволочи без него, оказывается, всю поллитру усидели! Озлился тогда Вадим Николаевич (ну бывает, ну вспыльчив, когда лишку на грудь возьмет)... и сказал в сердцах: "Чтоб вы все пропали!" А рыба, помнится, еще уточнила: "Все?" А Вадим Николаевич ответил...
- Черт! - крикнул Вадим Николаевич, отбрасывая стакан и кидаясь к холодильнику: может, какая рыбина еще уцелела, не сдохла... Они, рыбы, твари живучие... лед там на стенках был, толстый-претолстый.
Вадим Николаевич открыл морозилку и отшатнулся: воняло именно оттуда, даже не воняло, а невыносимо смердело гнилью, тухлой речной рыбой. Вадим Николаевич медленно закрыл холодильник и побрел в спальню поминать безвинно пропавших друзей, дорогих Леху и Кузьмича.
И всех других заодно поминать... которых было сколько-то там миллиардов. Не считая ворон и прочей бестолковой живности.
Единственное, что утешало Вадима Николаевича, так это то, что запасов на поминки у него вполне хватало. На долгие поминки... очень, очень долгие.
Пожизненные.