Вот доказательство того, что в Матиасе было что-то хорошее… по крайней мере, он не свалил ответственность за самоубийство на кого-то другого.
И да, конечно, он мог просто застрелиться где-нибудь в ванной, но, несмотря на склонность к суициду, у него была гордость. Сделать собственноручно инъекцию свинца — это слишком слабо… уж лучше покрыть своей кровью каменные стены хибары, и после его будут оплакивать как сильного бойца, кем он всегда был.
У гордости, однако, была своя цена: вместо того, чтобы оставить его в пустыне, этот придурок Херон спас Матиаса… а также разгадал его маленький секрет. Подсказкой стало взрывное устройство. Пока Матиас валялся, истекая кровью, словно заколотая свинья, Джим нашел остатки бомбы и узнал, кому они принадлежали. А именно — подразделению.
Сукин сын собрал фрагменты, положил их в карман и снял ремень. Потом он наложил жгут на ногу Матиаса, поднял его и двинулся в путь. Он знатно взбесился, и его спасательные действия отчасти были наказанием, отчасти — рычагом для достижения цели… они уничтожили все. Ублюдок все шел и шел…. Пока какое-то время спустя, среди дюн не показался Исаак Рос на Лэнд Ровере.
Джим объявил свои требования спустя несколько недель, в больнице в Германии. В тот момент голова Матиаса представляла собой воздушный шар агонии, он только привыкал к тому, что работал лишь один глаз. Херон сел у прикроватного столика и выложил свои требования: он уходит. Без каких-либо условий. В ином случае он берет останки бомбы и вместе с рассказом выкладывает их единственному человеку, который мог что-то сделать с этим.
Здравствуйте, Мистер Президент.
Ирония из ироний, но если бы на месте Херона был другой солдат, любой другой человек с бьющимся сердцем и желанием настучать, Матиаса бы не взволновала угроза. Но, с другой стороны, Джим Херон — старый добрый Захария — был из тех ублюдков, которым доверяли. Фрагменты бомбы можно сфабриковать; достоверность информации стоящего парня? С этим не поспоришь.
И не бывать ему боссом, если люди сочтут, что у него больше нет силенок для этой работы.
В тот момент Матиасу казалось, что у него не было иного выбора, и он сказал Херону валить на все четыре стороны.
Впоследствии тяга к самоубийству вернулась, и он воспринял ее серьезно. Но потом как раз вовремя появился его заместитель… будто парень понимал, к чему движется Матиас.
Этот мужчина очень настойчив. И, как выяснилось, Джим спас его тело, но заместитель каким-то образом сумел воскресить душу.
Хотя, возрождение имело свои последствия: почти сразу же Матиас раскрыл глаза — точнее, один глаз, — на то, какой ошибкой был отпуск Херона: этот солдат, разгуливающий по миру, знал слишком много, а риск раскрытия был неприемлем.
Заместитель был солидарен с ним, и они уже собирались привести механизм в движение для «случайного случая», когда позвонил Джим в поисках информации на Марию-Терезу Бодро. Идеальное время. Таков был план: Джим устранит Исаака в обмен за информацию… а потом они убьют его самого.
Но кто-то добрался до Херона раньше них.
Мертв. Джим был мертв. Матиас видел его тело собственными глазами. И все же… ему казалось, будто он говорил с парнем. Да, ему снилось, что он говорил с Джимом Хероном…
Матиас проснулся с пистолетом в руке, предохранитель был снят, а дуло направлено на белого парня в темно-синей форме… который, судя по монтировке в его руке, только что взломал замок и открыл дверь автомобиля.
Парамедик застыл и поднял руки вверх.
— Приятель, я просто хочу помочь.
Вероятно, это правда. Но, к дьяволу все, напарник медика скорее всего уже вызывал полицию, и, п.с.: личная встреча с гражданскими не числилась в ежедневнике Матиаса.
Он опустил оружие.
— Я федеральный агент. — Он запустил руку в пальто, решив предъявить корочки ФБР… которые были легальными лишь до определенных пределов.
Парамедик наклонился, окинув взглядом ламинированную фотографию, поддельное имя и настоящий герб.
— О… простите, сэр. Нам позвонили…
— Все нормально. Я провел три дня на канадской границе, и сейчас направляюсь в Манхэттен. В районе четырех утра съехал с Северного шоссе, желая перекусить, но все было закрыто, и я решил вздремнуть. Вы знаете, как это бывает.
— О, конечно я понимаю.