Но он продолжал стараться, чтобы спасти оставшихся. Бог тому свидетель, как он старался. Он аккуратно вскрывал каждого умершего, пытаясь отыскать причину смерти. Засиживался с больными до глубокой ночи – разрезал нарывы, убирал гной, ставил пиявки или, как сегодня в случае с отцом Матинны, пускал кровь.
Хранитель открыл складной нож, плюнул на большой и указательный пальцы и стер с лезвия засохшую кровь – это все, что осталось на этой земле от Сиплого Тома. Удерживая трясущуюся руку больного, он аккуратно, с хирургическим тщанием, сделал мелкий надрез – так, чтобы минимально повредить кисть, но получить нужный объем кровопускания.
Перед сном Хранитель вел дневник. И каждый раз он пытался подобрать правильные слова – точно так же как в прошлой жизни ему приходилось варповать и изгибать дерево, чтобы подогнать детали друг к другу. Он стремился написать строчку поразмашистее, сделать ее длинной, как половая доска, чтобы прикрыть ею щель, из-под которой поддувало словно сквозняк необъяснимое, мучительное чувство вины. Но слова только усиливали ощущение сгустившейся тьмы. Можно было обшить эту темноту целыми досками строк, но объяснить ее было невозможно. В такие минуты Хранитель прибегал к молитве, распеванию гимнов, чей привычный ритм способен был немного приободрить его. Иногда святые слова и впрямь останавливали подступающую тьму, и тогда Хранитель ясно понимал, почему он так благодарен Господу и почему он так боится Его.
Кровь брызнула фонтанчиком, попала в глаз Хранителю и стекла по лицу. Он вытащил из плоти нож, отошел назад, вытер лицо и посмотрел на больного. Черный, изможденный абориген почти не стонал. Хранитель был впечатлен мужеством этого истекающего кровью мужчины – он вел себя как белый человек.
Звали его Король Ромео. Прежде он был очень жизнерадостным и дружелюбным, человеком с большой буквы! Именно Король Ромео бросился однажды в реку Гнева и вытащил Хранителя, когда тот чуть не утонул, пытаясь соорудить самодельную дамбу от наводнения. Но сейчас перед ним лежало измученное существо с впалыми чертами лица, с огромными несчастными глазами, с жидкими, прилипшими к черепу влажными волосами. Хранитель дал крови выйти еще минуту, собирая ее в жестяную миску. Король Ромео издал тихий приглушенный стон. Черные женщины полукругом сидели на полу возле его кровати, вторя больному заунывным горловым пением, и Хранитель понимал, что творится у них сейчас на душе.
Когда он забинтовал туземцу рану, чтобы остановить кровь, то явственно почувствовал неизбежность смерти этого человека и всю бесполезность своих манипуляций. По тяжелому дыханию Короля Ромео было очевидно, что кровопускание не дало результатов и что Хранитель подспудно просто хотел сделать ему больно за то, что его болезнь неизлечима, как неизлечимы все болезни аборигенов, потому что аборигены ничему не поддавались, не хотели становиться цивилизованными, отказываясь от возможности, которую он им предоставлял, в то время как остальным не было до них никакого дела.
Пробормотав что-то про равновесие внешних и внутренних пневматических сил, словно подбадривая себя и желая уверить присутствующих в том, что все его действия продиктованы, в равных пропорциях, рациональной наукой и христианским сочувствием, Хранитель резко обхватил другое запястье Короля Ромео. Тот вскрикнул от боли, потому что на этот раз последовал не аккуратный надрез – Хранитель буквально пронзил его руку ножом.
Он оставил ее кровоточить до тех пор, пока на коже не выступила холодная испарина, и только после этого к Хранителю вернулось прежнее спокойствие. Он забинтовал порез и передал женщинам, сидящим полумесяцем на полу, жестяную миску, до краев наполненную кровью, кивком давая понять, что нужно выплеснуть все это на улицу.