Это помогло мне избавиться от навязчивого желания употреблять лириум. Оно не было таким острым как раньше, я научился глушить его физической болью, тренируя тело до последнего надрывного вздоха, без сил падая ночью в кровать.
Не имея других шансов повлиять, моя зависимость притихла, чтобы спустя какое-то время вернуться в новой, ужасающей форме. Я стал видеть Амелл во сне.
Я слышал звонкий смех, видел ее в Башне Круга, когда она ночами проводила время за книгами, с невероятным, в отличие от остальных учеников, упорством в постижении науки магии. Я вспоминал и себя, еще совсем молодого, только заступившего на службу храмовника.
Первый раз, когда она заговорила со мной, произошел в день изучения стихийной магии.
Большинство учеников сторонилось нас, боясь даже взглянуть в глаза. Но Солона смотрела. Пристально, изучающее. С каким-то странным любопытством и легкой примесью хитрости. Я запомнил ее лицо, потому что мне показалось, будто она что-то задумала. Когда старшие чародеи закончили занудное чтение лекций и завершили урок небольшой практической разминкой, мы с напарником раскрыли двери, пропуская волну учащихся в коридоры, на следующее занятие. Амелл оказалась в самом хвосте колонны. Я вздрогнул, едва она вышла из строя и задержалась возле меня. Это был первый раз, когда мы заговорили и первый раз, когда кто-либо из учеников решил произнести передо мной хоть слово вообще.
— У тебя волосы такие смешные, лохматые, как грива у льва. Ты видел львов? — она замерла, по-птичьи склонив голову вбок и ожидая ответа. Я не знал, что сказать, мой напарник был чуть старше и тихо посмеивался над ситуацией. Позже он сообщил, что я покраснел, как спелый помидор.
Амелл же это вовсе не развеселило, она перевела взгляд с меня на напарника и обратно, затем гордо вскинув нос, хмыкнула и прошла в коридор вслед за остальными. Я продолжал стоять, и остолбенело пялиться на ее спину. Напарник зашелся смехом. Я стиснул ладони в кулаки и не смог придумать хотя бы какого-нибудь оправдания своему замешательству.
С тех пор я желал ее. Постоянно.
Она приходила на занятия, и волею судьбы я каждый раз присутствовал на них, стоя возле дверей и исподтишка наблюдая за ее поведением. И эти желания сыграли со мной злую шутку.
Я оторвал руки от лица и решил прогуляться по широкой замковой стене, чтобы проветрить голову. Выпитый виски меня не тревожил, куда больше я опасался повторяющихся в последнее время приступов бессонницы: я не хотел видеть снов, в которых была она. Мне казалось, даже не находясь рядом, Амелл продолжает дразнить меня, возвращаясь в мои мысли то в форме желаний, то в форме страстной жажды капли лириума.
Я молился в Скайхолдском святилище, а преподобная мать Жизель качала головой, тревожась за мой цвет лица и круги под глазами. Я молился, чтобы Амелл не вернулась, но вместо нее появлялась Тревельян, и это снова вышибало всю почву из-под ног.
Мой хрупкий мир рушился, когда я видел такой же любопытный и хитрый взгляд голубых, как ясное небо, глаз.
— Почему Варрик прозвал тебя Кудряшок? У тебя такие смешные волосы, ты специально зачесываешь их назад? Я уверена, если бы ты дал им волю, они превратились бы в львиную гриву.
Тот же вопрос, немного другая форма, но интонации, выражение лица, — все это до боли напоминало мне Солону. А я ведь вычеркнул эту часть жизни в Круге навсегда.
Холодный ветер, завывающий между зубчатой стеной и башнями, привел меня в чувство.
Я усмехнулся, подумав, что в последнее время пытался выбросить из своей жизни слишком много. Такими темпами в ней не останется ничего, что подтверждало бы мое существование.
Желания, с которыми я боролся, доводили меня до исступления, но я все еще зачем-то жил.
Мать Жизель как-то сказала, что стремление к счастью заложено в каждом человеке и составляет часть его природы. Осуществление же этого стремления вручено нам самим Создателем, как дар свободной воли. И если я сомневаюсь в том, для чего все еще существую, мне следует помнить о том, что Создатель наградил нас душой. А пока она жива, живы и наши стремления.
Я не знал, к чему конкретно стремится моя собственная душа, но был твердо уверен в том, что не позволю ей погибнуть. Я хотел жить.
Постояв какое-то время на стене, я развернулся и твердым шагом вернулся в свою башню. Усмехнулся, вспомнив, как Тревельян всплеснула руками, впервые оказавшись здесь. Больше всего ее поразила дыра в крыше и свалки из досок в углах комнаты.
Меня же все это абсолютно не волновало. До последнего времени мне казалось, что я существовал на каком-то клочке пространства: жить, как все нормальные люди у меня не было сил. Всюду, где только не находился, я обрекал себя на аскетичное существование. Я боялся, что, имей я больше того, что есть сейчас, я пожелаю еще. Я панически боялся любых желаний, ибо в каждом из них находился подтекст, толкающий меня ближе к той жизни, что я имел когда-то.
Решив отказаться от всего, кроме самого необходимого, я вдруг почувствовал глоток пьянящий свободы.
Я скинул с себя накидку и расстегнул ремешки доспеха. Лег на кровать и принялся произносить про себя слова из Песни света, которые помогали мне выбить из головы прочие назойливые мысли.
— Она похожа на меня? Серьезно? Да у нас нет ничего общего! — голос сотряс стены, подобно грому. Я подскочил на кровати и едва поверил своим глазам. На краешке кровати передо мной сидела Солона Амелл. Снова.
Видение улыбалось мне так снисходительно и нежно, как умела только она. Моя Солона. Я скучал по этой улыбке. Скучал по ее голосу. Я так хотел услышать его еще раз.
Не помня себя от радости, я потянул к ней руку. Амелл коснулась ее, а затем ласково переплела наши пальцы.
Мой собственный голос послышался мне будто издалека. Кажется, я пытался звать самого себя.
Что-то неправильное вторглось в мой разум. В Солоне Амелл было что-то неправильное. Я убрал руку, и она нахмурилась.
— Ты звал меня. Ты желал меня видеть. Я здесь, — недовольным голосом заметила она.
Снова, как и много лет назад, я не нашелся, что ответить. Сидел и смотрел на ее фигуру, взглядом ловя каждый изгиб, каждую черту, что поклялся забыть.