В самом деле: в наш век, когда число холостяков стремительно возрастает и даже те мужчины, которые согласились связать себя узами брака, вынашивают преступные намерения жить ради себя одних и боятся отягощать себя потомством, когда священнослужители ведут себя совершенно несогласно со своим саном (ибо жить согласно с ним способны лишь очень немногие), какая добродетель устоит против покушений стольких врагов, заинтересованных в ее падении? Разве способны законы, даже самые суровые, уберечь от насилия прекрасный пол, который почитает за честь играть с огнем, но боится обжечься? Толпы иностранцев наводняют большие города; они покинули своих друзей и любовниц, но неразлучны с собственными желаниями и тем легче возбуждаются при виде первого же существа женского пола, что жительницы столичных городов более кокетливы и более соблазнительны. Вдобавок чужестранцы эти, внезапно лишившись привычных развлечений, ощущают в сердце пустоту, которую стремятся заполнить не чем иным, как любовью. Ты сам, любезный друг, угадаешь дальнейшее. О! скольким женщинам грозили бы соблазнения, похищения и насилие, когда бы не проституция! Если же избрать способ трудный, чтобы не сказать неисполнимый, и переменить наши нравы таким образом, чтобы сношения между полами прекратились почти совершенно, к чему это приведет? К торжеству зла еще более страшного: женоподобные негодяи станут бессовестно попирать законы общества и природы; сыновьям нашим будут грозить поползновения грязных сластолюбцев. […]
Пятое письмо: от д’Альзана к де Тианжу
15 мая
[На свидании с Урсулой д’Альзан открывает ей свое сердце, но она выслушивает его признания холодно; д’Альзан в отчаянии, однако это не мешает ему продолжать рассказывать де Тианжу о своих реформаторских планах.]
II. Нежелательные последствия проституции
Нет-нет, друг мой, я совершенно не заблуждаюсь насчет нежелательных последствий, какими будет сопровождаться существование публичных женщин, даже если реформировать их жизнь согласно моему плану: последствия эти многообразны. Например, я не могу скрыть от себя самого, что:
1) вводить в этих подлых заведениях правила — значит показывать, что правительство уделяет им внимание, которого они, однако, вовсе недостойны;
2) наличие простых, надежных и недорогих способов удовлетворения желания вне брака уменьшит, возможно, число законных брачных союзов;
3) христианин не должен смотреть сквозь пальцы на преступление, которому мой план, что ни говори, призван способствовать;
4) наконец, найдутся люди, которые сочтут, что своего рода одобрение, какого удостаиваются в случае исполнения моего плана публичные женщины, повлияет на нравственность и нечувствительно заставит общество взирать с меньшим презрением на эту крайнюю стадию человеческого падения. Примерно такие же возражения обнаружил я и в твоем письме. Ты, правда, добавляешь еще: таким образом мы обезоруживаем божественное правосудие, которое еще на этом свете карает распутниц бедами, порождаемыми не чем иным, как их распутным поведением. Но ты, должно быть, забыл, что это возражение я предвидел заранее.
Рассмотрим теперь, сколь многих опасностей мы избегнем, если пренебрежем теми нежелательными последствиями, которые вытекают из занятий проституции в любом случае, вне зависимости от моего плана:
I. Ужасная болезнь, которую проституция распространяет безостановочно, беспрерывно. Недуг поражает несколько поколений: многие его жертвы получают болезнь по наследству. […]
II. Отечество теряет множество юных девушек, как правило, самых хорошеньких, самых статных и самых крепких. Известно, что, избрав это ремесло, столь же опасное, сколь унизительное и тяжкое, девицы редко доживают до середины жизни: разврат сокращает их дни. Они не платят государству ту трудовую дань, какую обязан платить ему каждый из его членов. Они проводят время в некоем забытьи, из которого выходят только под вечер, ради того чтобы раскинуть свои сети, в которые случается угодить не только распутникам, но и людям самым порядочным. Отечество лишается и всех тех новых подданных, каких могли бы произвести на свет эти девицы, ведь они почитают беременность страшнейшим из бедствий — не потому, что, если они все-таки не вытравляют плод, дети у них рождаются болезненными и умирают тотчас, а если остаются жить, то страдают всевозможными недугами, но потому, что беременность наносит непоправимый урон их красоте. Поэтому они идут на все, ради того чтобы не понести или выкинуть как можно скорее.
III. Притоны разврата, разбросанные по нашим городом, частенько возбуждают в иных женщинах желание предаться там распутству, которое они удовлетворяют без всякого труда и которое они, возможно, подавили бы, представься на их пути больше препятствий. […]
IV. В этих притонах царят, как правило, все возможные пороки. Беда была бы не так велика, когда бы гости этих заведений повиновались только велению природы, но тех, которые не заходят дальше, можно почитать едва ли не скромниками. Да и то сказать, естественный путь, пожалуй, не самый безопасный, и мужчина очень скоро привыкает давать волю вкусам самым извращенным. Он твердо знает, что не встретит сопротивления, ибо девки готовы на все, лишь бы уберечься и от тех опасностей, какие грозят равно и им, и мужчинам, и от той, какой страшатся они одни, — от опасности забеременеть. Итак, несчастные эти исполняют требования самые гнусные: они делают то, что им наиболее отвратительно, порой из корысти, а порой из страха побоев, от которых, впрочем, не спасает их даже совершенное отсутствие брезгливости. Когда любовь, это божественное чувство, которым Верховное существо пьянит наши сердца, дабы нам легче было сносить тяготы жизни и ожидать неминуемой смерти, — когда любовь, говорю я, не сопряжена с уважением, человек превращается в дикого зверя. В любви он даже более жесток и более яростен, нежели в гневе. Он удовлетворяет свои желания, скрежеща зубами, и калечит ту, которую только что ласкал!
V. Постоянно имея дело с женщинами развратными, мужчины привыкают презирать весь прекрасный пол, а между тем, любезный друг, кто относится к женщинам без почтения, тот не уважает и самого себя. […] Эти мужчины обучают своих добродетельных супруг тем бесстыдным ласкам, какими владеют публичные девки, и требуют от супруг того же, что получают в притоне разврата. Безумцы! Неужели они не понимают, что любовь и красота — нежные цветы, которые вянут от одного прикосновения, которым не снести пожатия слишком жадной руки!
VI. Великое неудобство, проистекающее из того обстоятельства, что публичные девки и содержанки живут бок о бок с порядочными гражданами, состоит в том, что всякий может видеть, а зачастую и видит то, что творится в их комнатах. […]
VII. Падшие женщины прогуливаются по улицам, и если незначительная их часть обращает на себя внимание элегантностью наряда, то остальные поражают бесстыдством, с каким выставляют они напоказ свои прелести: юные распутники заигрывают с ними и позволяют себе, даже прилюдно, преступные вольности. А дети наши смотрят на все мерзости и глотают яд. […]