Вина? Да, он будет испытывать чувство вины некоторое время. Тони ощутит пронзительную боль вины, когда войдет в жену, глубоко воткнет свой стержень в горячее влагалище и начнет думать обо мне, пока будет трахаться. Но я скоро положу конец этому разрушительному чувству — заменю его ребяческое чувство вины жаждой насытиться вероломной страстью.
А когда настанет время и его брак окончательно подойдет к гибельной черте, я дам ему отставку, брошу его, пусть прозябает в одиночестве, в пустом мире. Как бросили меня.
Я вообразила, как заманю Джима в дом и соблазню его. Разве можно придумать более удачный способ взять верх над этой Кэролайн, сукой из сук? Что может быть лучше, чем соблазнить бывшего мужа — ее мужчину? В конце концов, ему не впервые совершать измену! Горбатого могила исправит. Вероломный ублюдок — это вероломный ублюдок, его уже не исправишь!
Джима будет не очень трудно заманить в мою постель — плевое дело. Секс ему нравился, как любому другому мужчине, почему не со мной, бывшей женой? Если я смогу убедить его, что кроме безумного секса мне больше ничего не нужно, никаких обязательств, он мигом явится.
Я выстраивала будущую жизнь, положив голову на подушку и закрыв глаза. Мое стройное фигуристое тело, томные глаза, влажные трусики, загадочные слова соблазнят не одного мужчину, завлекут в постель не одного верного мужа. И я найду удовлетворение, когда пойму, что все мужчины одинаково слабы. Джим обманывал меня, бросил меня, оттолкнул ради легкомысленной девицы — но сейчас я обрела силу. А слабость Джима, как и слабость других мужчин, станет его гибелью. Я начну подтачивать семейные узы — развращать мужей, смотреть, как рушатся верность, брачные обеты. Внесу разброд среди держащихся за руки любящих парочек.
«Придется изменить свой облик», — решила я. Я и так одевалась соблазнительно, но чтобы сыграть роль легкомысленной девицы, надо выглядеть легкомысленно. Начну носить еще более короткие юбки — микро-юбки. Облегающие, более открытые топики, чулки, пояса с подвязками и, разумеется, туфли на шпильках высотой в шесть дюймов. И высокие сапоги из красной кожи…
Мне также надо хорошо овладеть тонким искусством жестов — научиться обольстительно улыбаться мужьям своих подруг, играть глазами, чтобы зазывать, заманивать. Надо будет научиться сверкать трусиками — невинно обнажать перед глазами женатых мужчин бедро, влажные, набухшие трусики.
Тони, зашедший исправить стиральную машину, изменил образ моего мышления, вытащил из поглотивших меня устойчивой депрессии и отчаяния. Тони изменил мою жизнь. А теперь я была готова изменить, разбить жизни окружающих меня людей в отместку за боль, обиду, которую сама жизнь без видимого повода причинила мне.
Но сначала придется положить конец запискам. Тени белых конвертов, жестоких слов, очень жестоких на фоне девственно белой бумаги, затаились в мрачных уголках подсознания, расстраивали мои планы, истязали душу.
Натянув стеганое одеяло на плечо, в ту ночь я спокойно спала. Впервые за многие недели я действительно хорошо выспалась.
Глава вторая
Сэлли позвонила мне в воскресенье утром и спросила, не одолжу ли я ей кулек с мукой. Я поняла, что это лишь слабая отговорка для того, чтобы зайти и поболтать со мной, и мне было интересно, заметила ли она уже перемену в Тони. Если у них была близость, когда он вернулся домой, она заметила разницу, вину, которая отражалась в его глазах.
Стараясь не выдавать волнения, я просила ее зайти ко мне прямо сейчас. Сказала, что буду рада видеть ее, и наполнила чайник сразу после того, как положила трубку.
Я была в приподнятом настроении, словно ребенок, ожидавший момента, когда сможет развернуть подарки на день рождения. Мне не терпелось поговорить с женой своего любовника. Наконец-то я стала другой женщиной — женщиной, которая не чувствовала обид и боли. Я была полна жизни и решающим образом участвовала во всем — вроде третьей вершины треугольника. В моих руках находился ключ — брак подруги.
Я могла еще раз соблазнить мужа Сэлли или оставить его ей — выбор оставался за мной и только за мной одной. Я могла увести его из семьи и играть с ним, как играет кот с птичкой, до тех пор пока мне это не надоест. Тогда я брошу его, как бросили меня. Положение решающим образом изменилось, как это обычно и бывает, хотя мы не всегда знаем, в чью пользу и когда именно это произошло.