Иду на кухню вслед за Ярославом разбирать пакеты. Нельзя допускать подобных вольностей с его стороны. Он, может, и считает это глупыми тупыми шутками, чтобы выбесить меня, но я-то ведь воспринимаю это немного по-другому. И расцениваю, как заигрывание. Нельзя!
— Что это было? — спрашиваю у него.
— Ты о чём? — невозмутимо смотрит и даже не улыбается. Значит, мне что это, показалось всё? Или нечаянно было? Возможно… Что-то я уже и сомневаться начала. Стою, рассуждаю обо всём, распихивая продукты в холодильник. А что произошло такого, что я стала смотреть на Яра, как на мужчину? Ведь он не спасал меня от хулиганов, не сделал ничего героического, он просто всегда был рядом с моим братом. И я долгое время считала его и своим. Когда в моей голове произошел тот самый сдвиг? Сбой? Наверное, как раз за день до выпускного вечера ребят. Я помогала мерить им костюмы. Оглядела Лёшку, поправила ему рубашку и галстук, а затем подошла к Федорцову. Он долго сверлил меня своим убийственным взглядом, а я пыталась напялить на него пиджак. Он тогда сказал, чтобы я отвалила от него. И я отстала. Расстроилась? Да, конечно. Но это было скорее чувство смятения и неудовлетворения. Он не считался со мной и моим мнением. Он не хотел, чтобы я дотрагивалась до него. Я была противна ему. И я тогда ночь не спала, переживая по этому поводу. А потом настал выпускной, и он попросил меня бросить Макса. Честно признаться, до сих пор думаю, что мне показалось всё, и что Яр не говорил такого. Что же сейчас поменялась? Почему он так смотрит на меня? Держит? Улыбается? Или мне опять всё это только кажется?
— Давай помогу, — говорит Федорцов, стоя за моей спиной у открытого холодильника выхватывая из моих рук майонез, заметив, видимо, что я зависла. — Мама сюда его ставит, — шепчет над самым ухом, запихивая упаковку в боковую дверцу. А у меня мурашки от его голоса. Теплое дыхание приятно щекочет кожу, а хрипловатый раскатистый бас будоражит воображение. Боже мой! Что со мной происходит?
— Я знаю! — говорю ему, отпихивая этого верзилу локтем. Не признаваться ж ему, что это из-за него у меня в голове пусто и ветер завывает. А он даже не дёрнулся и тянется уже за колбасой, не давая мне шевельнуться. Так и стоит, касаясь своим торсом моей спины, направляя палку колбасины на верхнюю полку. Чёрт его дери! Его левая рука неожиданно ложится на моё бедро и тянется вверх поглаживающим движением, чуть касаясь кромки футболки пальцами. И это мне точно уже не кажется! А я прямо ощущаю тепло его рук, и соски предательски твердеют, тараня кружевной бюстгальтер насквозь. О, Боже мой! Я и подумать не могла, что такое незатейливое и невнятное прикосновение вызовет рой мурашек и взбередит прошлые ощущения к уже повзрослевшему и возмужавшему Яру. И это что-то новое для меня. Желанное, но всё равно запретное. Он будто не уверен тоже, и это безумно тревожит всю меня, мои нервы и рецепторы. Его запах кружит голову, и моё дыхание учащается. А говорит, что жёстко любит, врун! Тогда что это за прелюдия?
— Анюта! — зовёт меня мама, и я дёргаюсь вместе с Ярославом.
— Я здесь, — нехотя отзываюсь, помахивая ей рукой.
— Боже, Ярочка, как же ты вырос! — причитает мама. — Такой большой, что моей Анютки и не видно за тобой, — смеётся она, усаживаясь на диванчик у стола. У нас кухня большая. Столовая целая. Когда-то волевым дизайнерским решением моей мамы была снесена стена и соединены две комнаты в просторную кухню-гостиную.
— Да, ма, — хмыкает за спиной Яр, — вырос немножко! — отвечает он ей. — Причем везде, — чуть слышно над моей головой и типа нечаянно тыкается в меня тазом, чтобы я поняла и прочувствовала где именно он вырос. А я реально ощущаю его немалых размеров дубинку в джинсах. Черт возьми! Да видела я её уже! Ну не совсем видела, а через штаны, на выпускном ещё. Я тогда ещё подумала, что девке его будет несладко. Потому что тяжело поместить ТАКОЕ добро внутрь и скорее всего будет больно. А тут прям прочувствовала всё его богатство своим копчиком.