В конце письма леди Шафтли от всего сердца пожелала Эсмонду и Магде счастья.
— Я рад, — сказал граф, — что мне не придется разрывать из-за этого брака дружбу с семьей Шафтли, которых я глубоко уважаю.
Сент-Джон поднял бокал к глазам и посмотрел на огонь.
— Значит, твоя жена будет скромницей? Что ж, это не самые плохие черты у женщины. Но что там леди Шафтли говорила о каком-то несчастном случае?
Эсмонд пожал плечами.
— Не знаю. Но если в жизни Магды бывали трагические минуты, ей легче понять меня и она будет уважать мои чувства. Что касается прогулок верхом — это славно. Мне нравятся женщины, которые прочно сидят в седле и могут сопровождать меня на охоте.
— Раз уж ты все окончательно решил, мне остается надеяться, что тебе повезет, Эсмонд, — сказал Сент-Джон.
— Да, решено. Я дам этой женщине, кроме любви, все, что можно купить за деньги. Я уже навестил своих адвокатов и распорядился, чтобы они подготовили бумаги о выделении приличной суммы для моей будущей жены. Придется помочь ее родным. Мне кажется, что от сэра Адама нелегко будет отвязаться одними обещаниями. Ничего не поделаешь — брак по расчету диктует свои законы.
Арчи задумался. Подобная жизненная позиция редко приводит к семейному счастью. Сент-Джон любил женщин красивых и умеющих за себя постоять. Несчастная Доротея, если честно, всегда казалась ему несколько пресной и скучной. Сейчас у него был бурный роман с одной энергичной молодой леди Элисон из Эдинбурга, дочерью шотландского аристократа. Арчи намеревался скоро вернуться в Эдинбург, так как ужасно скучал по своей красотке.
Наутро оба джентльмена отправились в карете в Морнбери и стали готовиться к свадьбе — тихой, для узкого круга. Эсмонд пригласил на нее только близких родственников и ближайших друзей.
В ночь перед приездом невесты граф сидел один в своем кабинете и пил вино. Луна освещала темную комнату и человека, задумчиво сидящего в кресле. Несмотря на принятое решение, граф в глубине души не был уверен, что поступает правильно и этот брак будет для него счастливым. Вызовет ли сельская простушка, невинная и простодушная, желание у него, знавшего избалованных светских красавиц? Скорее всего нет.
Эти и подобные мысли мучили и тревожили его, не давая заснуть. Жребий брошен. Завтра все решится…
Между тем последние сутки перед отъездом для Магды превратились в настоящий кошмар. Она терзалась, понимая, что губит себя, но просто сходила с ума, оттого что губит жизнь любимого человека. Весь этот свадебный фарс был ей глубоко противен. К тому же дома с ней обращались как с тряпичной куклой — шили ей приданое, накладывали косметику на лицо то так, то эдак, пытаясь сделать ее попривлекательней. Даже леди Конгрейл проявила интерес и приняла участие в шитье свадебного наряда. Она поднялась с постели и помогала делать красивые вышивки, по которым когда-то была настоящей мастерицей. Бедная Магда смотрела на всю эту суету с тоской. Ей выкрасили волосы, убрав седую прядь, и без конца делали различные прически, не зная, на какой остановиться. Когда макияж наконец был выбран и наложен, Магда подошла к зеркалу, взглянула на себя и ужаснулась. Ей показалось, что теперь она выглядит гораздо хуже, чем выглядела раньше. Маска, которую сделали из ее лица многочисленные умельцы, была просто страшна — красное пятно вместо рта, два ярко-розовых кружка вместо щек, потолстевшие и потяжелевшие черные ресницы.
Каждую ночь Магда отправлялась в постель с раскалывающейся от боли головой, ей казалось, что у нее вырвали все волосы и остался один голый череп. Лицо горело огнем от постоянных притираний, масок и кремов, она еле ходила, так как ее наряжали в тяжелые платья из бархата, парчи и шелка, которые тут же на ходу подшивали, ушивали и перешивали. Суета и шум стояли невообразимые, потому что говорили и спорили все одновременно.
Отчим потратил на все эти приготовления немало денег, считая это, разумеется, выгодным вложением капитала.
Свадебное приданое все увеличивалось, упаковывались новые сундуки и узлы. Временами получая передышку, Магда садилась в кресло, тупо, без всякого выражения наблюдала за беготней вокруг, глядела на незнакомых женщин, которые складывали ее новые платья и белье. Она не испытывала никакой радости при виде всего этого невиданного богатства. Сэр Адам даже сделал ей замечание, сказав, что она наблюдает за тем, как шьют для нее подвенечный наряд так, как будто это не платье, а саван. Он не оставлял ее ни на минуту, ходил за ней из комнаты в комнату, что-то напыщенно болтал, умолял не забывать после свадьбы родных, а иногда, оставаясь верным себе, орал на нее.