Тело Энн содрогалось в сладостных конвульсиях, выталкивая его, но в то же время сжимая еще сильнее. Ее пальцы впились в его спину и побелели от напряжения.
Время для них остановилось.
Глава 12
Изможденная, но счастливая, Энн уронила голову на грудь Дрю. Сердце его билось часто и гулко, и ритм его совпадал с биением ее сердца. То единение, которое она испытала с ним, принесло ей ощущение, будто теперь ей ведомы все тайны его души: что он любит и чего не любит, что его раздражает, и что радует, что его огорчает, чего он боится. Конечно, это была иллюзия, но сладостная иллюзия, и Энн не хотелось гнать ее.
Она хотела знать все об этом мужчине, который принес ее телу такое блаженство, какого она никогда не знала и едва ли когда узнает. Но Энн была реалисткой. Этот момент был лишь всплеском в ровном течении времени. Такое не повторяется. Но как же ей хотелось в этом ошибиться!
— Ты не спишь? — спросил он.
— Вовсе нет.
Она провела рукой по его животу и вдруг почувствовала, что его рука коснулась ее точно так же. Это спонтанное движение навстречу друг другу почему-то заставило обоих смутиться.
— Энн.
— Угу, — один его голос заставил ее окунуться в сладкую истому.
— Послушай. Я говорил тебе, что мне очень жаль твоего отца?
Энн замерла, сердце ее сжалось. Такого она не ожидала.
— Нет, никогда не говорил.
— Мне, правда, очень жаль.
— Спасибо тебе, — прошептала она, с трудом находя слова. Об отце она старалась не думать, потому что воспоминания о нем всегда доводили ее до слез.
— Я старался объяснить своему отцу, что он совершает чудовищную ошибку. — Энн почувствовала, как он напрягся. — Но ты же знаешь, да и каждый знает, что Джона Макмиллана невозможно было ни в чем разубедить. Он всегда считал, что только он один прав.
Дрю помолчал и слегка повернулся, чтобы видеть выражение ее лица.
— Знаешь, самое скверное во всем этом было то, что даже на могилу твоего отца он пришел с этим убеждением.
— Нет, — прошептала Энн. — Самое скверное это то, что вы оба так никогда и не поняли друг друга.
— Видит Бог, я старался, — голос его звучал безжизненно. — Но бесполезно. Он всегда поступал по-своему и никак иначе.
— Это плохо.
— Если бы не мама…
Ему не надо было больше ничего говорить. Энн все поняла.
— Да, моя мама тоже всегда была мне опорой, пока не заболела. Если врачи правы, утверждая, что переживания провоцируют рак, то моя мама — тому подтверждение. А разгильдяйство Питера ее добило.
Дрю нервно моргнул.
— Мне это тоже ужасно неприятно. Я все отдал бы, чтобы того несчастного случая не было.
— В той аварии ты не виноват. И я не осуждаю тебя. Ни за Питера, ни за моего отца. Сама судьба иногда решает поставить нам подножку, и никогда не знаешь, где это случится.
— А ты ведь в глубине души уверена, что это Питер разгромил твой салон?
— Да, и мне горько сознавать, что он до такого докатился. — Она потупила глаза. — Может быть, мне следовало пойти ему навстречу и еще раз выручить.
— Не говори так. Даже не думай об этом. Ему надо понять, что он не может каждый раз бежать к тебе за помощью, как только снова влипнет в неприятности.
— Пожалуй, ты прав. Но когда я вспоминаю, во что превратился мой чудесный салон… — голос ее задрожал.
Дрю обнял ее.
— Салон будет убран и отремонтирован, вот увидишь. Хрупкие вещи надо просто убрать от греха подальше.
— Бедный, бедный Питер.
— А знаешь, если б не эта неприятность, то, может, и всего остального не случилось бы. Я ведь твердо зарекся держать себя в руках.
— Ты что, решил исповедаться? — Энн хотелось немножко подразнить его, чтобы как-то развеять охватившую их грусть. Таким, как теперь, она его никогда не видела. Искренность Дрю тронула ее до глубины души.
Он как будто почувствовал, что слишком раскрылся, и напустил на себя беззаботный вид.
— Ты права, хватит этих исповедальных разговоров. У нас есть дела поважнее.
— А именно?
Он улыбнулся и провел кончиком пальца по ее груди.
— Восхитительно.
— Слишком большая, — вздохнула Энн.
— Неправда.
— Это надо понимать как комплимент? — игриво спросила она.
— Твоя грудь — само совершенство, — он пощекотал языком ее сосок.
Энн зажмурилась.
— Хорошо?
— Невероятно! О…
Он приблизил свое лицо к ее лицу и коснулся губами ее век. Потом снова уткнулся в ее груди, ловя губами затвердевшие вдруг соски.
— О, Дрю… — Энн прижалась к нему, сгорая от нахлынувшего вновь желания.