Я рычу
Она замирает.
Моя грудь приподнимается на вдохе, и ее сладкий запах настолько хорош, что я бессознательно щелкаю языком по воздуху, пробуя ее своими рецепторами.
Она вздрагивает на моих грудных чешуях, и я сжимаю ее лапами, прижимая к себе, наслаждаясь тем, как приятно держать ее на моих ладонях.
Я никогда раньше не касался человека. Если не считать того, когда мы оба были молоды, мне никогда не было интересно пробовать. Все драконы в нашей горной цепи должны избегать этих зверюшек, этих вредителей. И мы это делаем. Стада людей населяют равнины, но я редко даже летаю над ними, не говоря уже о том, чтобы съесть их, опасаясь, что они случайно свяжут нас. Нас, как птенцов, проинструктировали, что, если мы когда-нибудь съедим человека, то должны тщательно поджарить его своим пламенем, прежде чем прикасаться к нему. Старшие драконы настаивают на том, какую опасность представляют для нас люди. И с учетом того, что кровавая луна коснется мира в течение лунного периода или меньше, этот человек должен быть особенно опасен для меня.
Кровавая луна — это явление над землей Венеры, и она приходит сюда каждые сто лет. Для драконов это означает, что мы перенесем неумолимую брачную лихорадку на месяц.
Я ерзаю, моя паховая чешуя нагревается до неудобства. Я страдаю от первых неприятных ощущений брачной лихорадки, а кровавая луна еще не зажглась в небе. Я забрался в свою пещеру во время самых ранних мук, раздраженный сверх всякой причины. Это будет моя первая брачная лихорадка кровавой луны, и я был охвачен похотью и изо всех сил пытался смириться с неизбежностью того, что достиг конца своих одиноких дней. Потому что мне кажется, что желание спариться убьет меня, если я не уступлю, и, как только Хохлатый Мерлин спаривается, он спаривается на всю жизнь.
Но я предпочитаю быть один.
Вернее, я никогда не встречал драконицы, которую счел бы достаточно убедительной, чтобы связать себя с ней до конца своих дней. Для моего вида наша жизнь длится века.
…Это одна из причин, по которой нас предупреждают держаться подальше от людей. Когда я был птенцом, я вырос на историях о драконах, которым посчастливилось позволить человеку прикоснуться к ним. Когда человек вступил в контакт, драконы тоже изменились в человеческие формы и оказались в ловушке, чтобы жить так же невероятно короткое существование, как их пара.
Мои брови покрываются чешуей, когда я хмурюсь. Возможно, нам всем лгали. Возможно, старейшины ошибаются. В конце концов, кто из них когда-либо был связан с человеком? Никто. И теперь я держу этого человека в своих руках, она вцепилась в меня когтями, ради небесных драконов, и я не связан с ней.
Я осторожно кладу коготь ей под подбородок. Когда она отказывается поднять ко мне голову, я ухмыляюсь и немного надавливаю, пока она не шипит, и ее нос поднимется, показывая мне ее лицо, сверкающие огненно-пряные глаза.
От новой вспышки узнавания у меня слабеют мускулы шеи. Моя морда опускается до уровня ее, и я смотрю в ее очаровательный взгляд ближе, чем когда-либо осмеливался прежде. Я преследовал этого человека, пока меня не поймали и не наказали.
Я скучал по ней.
Конечно, облегчение от воссоединения немного одностороннее, потому что она, казалось, никогда не осознавала, что я следил за ней. Смотрел на нее. Уловил ее запах и следовал за ней. Ел кроликов, которых она выпустила для меня.
«Нам сказали, что жители Северных равнин не едят кроликов. Так что она, вероятно, опустошала ловушки, которые поймали не тот тип добычи, просто не зная, что я был здесь, и, как всегда, удивлен, что она меня кормит».
Они были вкусными.
Она, вероятно, была не старше меня — мой человек, а не кроличья еда, — и я подумал, не ускользнула ли она от своего стада, чтобы исследовать так же, как я ускользнул от бдительных глаз моих хозяев гнезда.
Хозяева гнезда — это старшие драконы, которые достаточно терпимо относятся к детенышам, чтобы стать их учителями. Мой главный хозяин гнезда учил всех моих товарищей по гнезду, целую группу из нас, и поскольку этот дракон был старше Божьего мха, я мог ускользать чаще, чем мне приходилось оставаться и присматривать за ним.
И я ускользал. Я бродил по равнинам, представляя себя черным львом с оборчатым гребнем, а не с косматой гривой. Я ловил мышей, преследовал буйволов — а затем буйволы преследовали меня, потому что я был меньше, чем думал, и мои костры еще не отвечали на мой зов.
Это было прекрасное время.