Наконец, в бальном зале осталось лишь несколько посторонних. Корделия заметила Алистера и Джеймса на пороге двери, ведущей в бильярдную. Войдя в зал, они разошлись: Алистер присоединился к Соне, а Джеймс остановился и взглядом искал кого-то.
Заметив Корделию, он помахал ей, и у нее дрогнуло сердце, когда она сообразила, что он искал ее. Он поспешил к жене, взял ее за руки и, наклонившись к ее уху, заговорил вполголоса. Корделии стало отчего-то неловко, но никто не обращал на них внимания. Тесса незаметно отошла. Разумеется, никто не обращает внимания на них, подумала Корделия; ведь они молодожены, а молодожены всегда смущенно перешептываются.
– Прошу прощения за то, что оставил тебя одну, – прошептал он. – Твой отец устроил небольшой беспорядок в бильярдной. – Ей почему-то было приятно оттого, что Джеймс не пытался умалчивать о происшедшем, разговаривал с ней как с взрослой женщиной. – Мы достали для него холодный компресс и потушили свет в комнате. Он сказал, что ему нужно побыть одному, чтобы прошла головная боль.
Корделия кивнула.
– Спасибо. Я думала, что в больнице ему помогут, но…
Джеймс ласково погладил ее по щеке.
– В последнее время ему пришлось испытать немало тревог и волнений. Я уверен, что такого больше не повторится. Пусть он проведет ночь в бильярдной, он никому не помешает.
Она взглянула на Алистера. Он с бесстрастным видом говорил что-то матери. Корделия всегда считала, что его неприятный характер был результатом беспорядочного воспитания и детства, проведенного в одиночестве, но сейчас она поняла, что дело не только в этом. Как часто Алистеру приходилось улаживать последствия безумных выходок отца? Какой след это оставило в его душе?
«Мы поговорим об этом дома. Я заварю чай, и мы…»
Но нет. Она не поедет сегодня домой, на площадь Корнуолл-Гарденс. Она не будет ночевать в одном доме с Алистером. Она отправится домой с Джеймсом. В их собственный дом, где они отныне будут жить вдвоем.
Она подняла голову. Лицо Джеймса было совсем рядом, и она видела его бледно-золотые глаза с янтарными искорками, крошечный белый шрам на подбородке. Его прекрасные губы, которые она целовала несколько часов назад. Взгляды их встретились, и ей показалось, что он не хочет отворачиваться, хочет смотреть в ее глаза вечно. Но она знала, что это всего лишь мечта, иллюзия.
Она вдруг ощутила усталость, бесконечную усталость. Весь день она играла роль. Сейчас она хотела лишь одного: поехать домой, где бы ни был этот дом. И если «быть дома» значило «быть с Джеймсом», что ж, пусть; она больше не может притворяться перед собой, лгать себе и говорить, что не хочет этого.
– Поехали домой, Джеймс, – прошептала она. – Отвези меня домой.
5
Король мертв
«Мир я сравнил бы с шахматной доской:
То день, то ночь… А пешки? Мы с тобой.
Подвигают, притиснут – и побили.
И в темный ящик сунут на покой»[15].
Новобрачные покинули Институт без лишнего шума, оставалось только попрощаться с семьями и поверенными. Люси крепко прижала к себе Корделию, но промолчала – наверное, впервые в жизни она не знала, что сказать. Через плечо подруги Корделия увидела, как Мэтью шепчет что-то на ухо Джеймсу. Джеймс улыбался.
– Позаботься о моем мальчике, – обратился Уилл к Корделии; невесте на мгновение показалось, что свекор сейчас взъерошит ей волосы, но, видимо, его отпугнуло изобилие цветов и жемчужин.
Последним подошел Алистер и ласково погладил сестру по щеке.
– Agar oun ba to mehraboon nabood, bargard khooneh va motmaen bash man kari mikonam ke az ghalat kardene khodesh pashimoon besheh.
«Если он обидит тебя, возвращайся домой, и я заставлю его пожалеть».
Таким образом Алистер хотел дать понять, что будет скучать по ней. Корделия отвернулась, чтобы скрыть улыбку.
Когда они выходили из Института, Джеймс немного отстал, и Корделия обернулась посмотреть, в чем дело. Огромное средневековое здание показалось ей чужим и враждебным. Все происходило словно во сне. Джеймс, остановившись на пороге, сделал вид, что надевает перчатки, а сам с тоской смотрел на выбоины в каменных ступенях, оставленные ногами множества посетителей за сотни лет существования Института, на деревянные перила главной лестницы, отполированные тысячами рук. Корделии было не по себе, когда она покидала особняк в Южном Кенсингтоне, где прожила всего четыре месяца. Как же чувствует себя Джеймс, уезжая из родного дома?