— Легка на помине, — встретила Марийку старуха у порога. — Проходи.
За столом над чашкой с вареным картофелем сидели Костя с Петькой. Напротив них — белобородый сухонький старичок в ветхом полушубке, бывший конюх Сазоныч. Старуха, очевидно, рассказала им про то, что произошло днем, и про Марийкину немоту. Когда Марийка приблизилась к столу, они замолчали, с участием глядя на ее перекошенное опухолью лицо. По усталому тоскующему взгляду Кости она сразу догадалась, что деда Антона мальчикам повидать не удалось.
Потом старик, продолжая прерванный разговор, повернулся к Косте:
— Знать, Петро что-то сказал такое, чего немец опасается: как бы до наших не дошло. Потому деда твоего и забрали. А так-то зачем им старье безногое? Диво, что вас тогда не приметили.
Голос у него был хрипучий, как будто он продувал слова через трубку с водой, а глаза, точно жучки, прятались в бесчисленных складках волосатых век.
— Я за печкой сидел, — пояснил Костя. — Марийка тоже куда-то забилась.
— Вот и надо вам припомнить, о чем партизан говорил.
Костя еще больше насупился:
— Я же сказал, он все фрицам выдал. И сколько людей в отряде, и что с голоду они пропадают…
— Выдал, выдал… Не верю! Я Петра хорошо знал. Он до войны ветеринаром в Хмелевке работал. Всю зиму партизанил. Крепкий был человек.
Петька, оторвавшись от картошки, подтвердил:
— Крепкий. Помните, как он зимой мешки с мукой вытаскивал из вашего погреба? Одной рукой…
— Свилось тебе… — заметно смешался Сазоныч.
— Чего снилось? Ничего не снилось, — сказал Петька. — Я же видел, как он к вашему двору подъезжал…
— Не дело болтаешь! Видел — помалкивай, — резко оборвал Сазоныч и снова обратился к Косте: — Что голодно партизанам — немец и без Петра догадывается. А сколько партизан в Замошье — поди, сосчитай. Нет, что-то другое…
Он взял Марийку за плечи, усадил за стол, положил перед нею помятую обложку от тетрадки и толстый красный карандаш.
— Садись. Зачем соль-то по дворам собирала?
Марийка быстро написала: «Пленный сказал, что партизаны пропадают без соли».
Длинная дедова борода нависла над тетрадной обложкой.
— Без соли, конечно, худо, да неужто из-за этого пропадают? А еще чего у них не хватает?
И Марийка начала припоминать все, что говорил партизан на допросе.
Когда она написала «брюква кончилась, хлеб на исходе», старик остановил ее руку:
— Так и сказал: брюква кончилась?
Марийка кивнула головой, подумала, потом зачеркнула слово «хлеб» и написала сверху «горох».
— Брюква кончилась, горох на исходе, — прохрипел дед. — Вон оно что! Тут про тебя говорили, что, дескать, умом тронулась, а ты умней других умников. Ни брюквы, ни гороха у партизан, как я понимаю, никогда не было.
— А помнишь, — смущенно тронул Костя Марийку, — кажется, он говорил, почему его схватили?
«Посуху не пройти, — тотчас всплыл в ее памяти слабеющий голос пленного. — Надо бы лугами, по воде, к речке… На песчаной косе один пулемет всего…»
Прочтя это, старик распрямился, и его глаза-жучки показались из своих щелей:
— Во! Во!.. Костя, у деда Антона лодка была. Где она?
— Под хворостом за сараем. А разве к Замошью можно на лодке?
— Круг большой давать, но в разлив — можно. По речке сплыть вниз до Выселок. За песчаной косой ручей впадает, начало его — в Замошье. Летом по нему не пробраться, кугой да камышом порастет. А в разлив там все луга окрест залиты… Спробую помочь мужикам. Не зря Петро сказал, что там у немцев один пулемет всего.
Костя было заикнулся проситься, чтобы плыть с ним. Сазоныч сердито оборвал:
— И думать забудь!
Провел коряжистыми, похожими на дубовое корневище пальцами по Марийкиным волосам:
— Соль по дворам собирала? Должно, по кладбищенской стежке хотела в Замошье бежать?
Марийка кивнула головой.
— Глупенькая. С нашей стороны, от деревни, туда зайцу не проскочить…
В темноте столкнули лодку на воду: у самого берега, тихонько подогнали ее к огороду Сазоныча.
Старик разрыл грядку, достал несколько тяжелых жестяных коробок. Марийка с Костей помогали перетаскивать их к лодке, Петька лежал на крыше сарая — караулил.
— Что это в коробках? — прошептал Костя.
— Соль, — с едва приметной усмешкой ответил Сазоныч.
— Зачем столько соли? Им бы хлеба.
— Хлеба, парень, сам знаешь, нету. Картошки ведер пять-шесть наберется.
Когда картошку перенесли из погреба в лодку, Сазоныч сказал:
— А теперь за брюквой схожу. Тихо сидите. Если какая опасность — лодку топить.