— Это не мое! Я ничего не знаю!..
— Хватит ваньку валять, выкладывай начистоту!
Куда девались хитрые бесики, постоянно скакавшие в глазах «заклинателя змей». Теперь взгляд его выражал одно горестное отчаяние.
Никита с удивлением отметил про себя, что Лева был ниже его ростом.
— Подожди! — Швабля с тоскливой мольбой схватил Никиту за руку, будто тот собирается уходить. — Дай честное ленинское, что никому-никому не скажешь!.. Ну дай, иначе мне конец. В тюрьму посадят! Я тебе все расскажу.
— Буду я честное ленинское из-за этого трепать. Так расскажешь.
— А я разве для себя делал? Для всех ведь! Сам же говорил, что в поход обязательно надо постараться ружье достать. Ну, я и постарался.
— Ты обещал дома взять.
— Не дали.
— И ты магазин обокрал? — Никита с ужасом отступил от плачущего Шваб ли.
— Обокрал не я. Вот как получилось. Я в сарайке сплю. Вышел ночью, смотрю, а через дорогу около магазина машина стоит. Потом дверь там открылась, и оттуда человек с каким-то тюком…
— Мухортов?
— Не разглядел. Показалось, вроде бы фляги в кузове звякнули, когда отъезжал…
— Что ж ты крик не поднял? Его бы задержали.
— Побоялся. Пока бы кто прибежал, он бы меня в два счета израсходовал… Да он, наверно, не один был. Ну, потом, когда машина ушла, я подкрался к магазину. Смотрю, дверь настежь, вокруг ни души. Заглянул внутрь — темно. Спичку зажег, вижу — на прилавке ружье, точь-в-точь как наше. «Ну, — думаю, — ребята просили ружье в поход — надо взять…» Потом еще конфет в карманы… Тоже, помнишь, не один ел — вместе с вами.
— Конфет мы у тебя не просили.
— Ну да, конфеты я сам. А ружье все просили. Ты же понимаешь. Я бы ни за что не взял, если бы не просили. А теперь такое дело: узнают — мне тюрьма.
Недаром, водясь со Шваблей, Никита всегда чувствовал себя так, будто по скользкой жердочке ходил над болотиной: того и гляди шлепнешься в грязь. Узнай он такое о нем до их похода за леском, не задумываясь, сообщил бы обо всем отцу или еще кому. А вот побродил с человеком, посидел вместе с ним у костра, поукрывался на ночлегах одной курткой — попробуй после этого сообщить, что товарищ совершил преступление! «Дружишь с человеком — обязан отвечать за его поступки, как за свои собственные», — вспомнил он слова отца. Нет, теперь надо было самому принимать какие-то меры, чтобы исправить этого шалопута.
— Митьке и Семге скажу, а больше никому, — пообещал Никита. — Им обязательно надо сказать. Пусть знают.
— Ой, не надо! — горестно взмолился Швабля. — Зачем им знать? Еще проболтаются.
— Не проболтаются! Вместе решим, что делать.
— Все равно не говори им! Стыдно ведь, много ребят будет знать.
— Ага, хочешь, чтобы я один знал и молчал? Вроде с тобой заодно? — сердито заорал на него Никита. — Не воруй — стыдно не будет. А я от друзей скрывать не хочу.
Задал им Швабля задачу! Заявить, что магазин обворовал Яшка Мухортов? Но ведь Лева толкам не видел, Яшка ли выходил с узлом? А заявишь — начнут допытываться, откуда узнали, как да почему, и Леве несдобровать: придется сказать, что он тоже заходил в магазин, потому и молчал до сих пор.
Выслушав Никиту, Митька головой закрутил с досады.
— От паразит! — ругал он Шваблю, уныло ожидавшего их решения. — Через тебя про того вора сообщить нельзя.
— И не надо сообщать, — жалобным голосом тянул Швабля, как будто просил милостыню. — Я же говорю: не знаю, Яшка узел из магазина тащил или еще кто. А в милиции и без нас его подозревают. Да ведь он уехал. Милиционер, что меня допрашивал, так и сказал про него: «Ищи ветра в поле»… Правда, правда!
— Ладно, — сказал Семга. — Но ты помни: будешь еще дурить, бригаду нашу позорить — мы из тебя семь узлов завяжем.
Ружье без колебаний решили вычистить, смазать и возвратить в магазин. Последнюю операцию должен был незаметно проделать сам Лева.
— Это будет твой последний фокус, — без улыбки пошутил Митька. — Сумеешь?
— Попробую, — приободрился Швабля. — А может с ружьем пока…
— Замолчи! — оборвал его Никита. — И слушайся. Твое дело теперь слушаться, пока не перевоспитаем. Завтра к восьми чтоб без опоздания на работу.
В задней стене магазина имелось маленькое оконце, через которое утрами принимали хлеб с подводы. По наклонному деревянному лотку буханки скатывались за прилавок.
На этот раз в задвижку хлебного оконца постучали чуть раньше обычного. Продавец отпер засов, привычно готовясь принимать хлеб. Но вместо буханки по лотку скользнул длинный тяжелый предмет, завернутый в газеты. Удивленный работник прилавка надорвал бумагу: в руках у него было ружье, украденное из магазина.