Никита помрачнел.
— А что из того? Что обо мне ребята подумают? И вообще, как это вдруг бросить все? А теперь еще этот мотоцикл! За ним же ежедневный уход необходим, так и пишется в инструкции. Тебе, что ли, есть время с ним возиться!
— Значит, здесь остаешься?
— Ее надо сюда перетянуть! — помолчав, кивнул Никита в сторону скомканного письма. Придумать бы такое, чтоб она сразу к нам прискочила. Давай дадим ей телеграмму, что я под машину попал! Или — что ноту сломал на стройке!
— Э-э, брат, так нельзя! Нечестно. Прискочить-то прискочит после такой телеграммы, а потом что?
— А потом не отпустим. Машину не давай — как она до станции доберется?
— Нашу Нину так не удержать. Напиши-ка ей лучше твердо: школу достраиваем, остаюсь в совхозе — и точка.
Никита так и решил написать, однако письмо получилось несколько иным.
«Тебе хорошо в городе, — писал он, мысленно добавляя в скобках после каждой фразы по горькому упреку. — Ну что ж, оставайся там (живи, бросай нас!). Я уже научился жарить картошку с колбасой, так что проблема питания решена (тебя это беспокоило?). Да и Александра Ивановна — так для солидности Никита назвал Шуру — о нас заботится: белье нам стирает. И вообще она очень чуткая…»
На Шуркину чуткость он особенно поднажал, почему-то считая, что это должно задеть маму.
Закончил Никита свое письмо стихами:
Стихи эти были сочинены несколько дней назад для другого человека. Но Никита послал их маме. Это была тонкая месть.
Исчез Лева. Это произошло в тот день, когда из райцентра приехал милиционер со знакомым ружьем и начал вызывать поселковых мальчишек в комнату красного уголка. Интересовало милиционера загадочное возвращение в магазин похищенной двустволки.
— Чего пристает! — шепотом ворчал Митька, первым побывавший на допросе. — Вернули ж! Так нет, надо ему знать: откуда, кто подбросил? Под суд хочет упечь.
Олег в тот день уезжал с отцом на покос. За Семгу можно было ручаться — не сболтнет. Остальные ребята ничего не знали. Вызывал опасение один Орешик.
Милиционер был широколицый, добродушный парень. Разговаривал о рыбалке, расспрашивал, как они ходили искать песок. В разговоре с ним можно было запросто проболтаться. Орешику он даже показал, как стрелять из двустволки.
Орешик пощелкал курком незаряженного ружья, потом сказал, что ни у кого из мальчишек такого не видел.
— А ты подумай, — настаивал милиционер.
Затаившиеся под открытым окном конторы Никита и Митька слышали, как снова щелкнули ружейные ударники.
— А, вспомнил! — воскликнул Орешик.
Только из-за того, что следователь слишком сильно обрадовался, он не расслышал, как Митька яростно прошипел под окном:
— У, паразит!
— Ну-ну, рассказывай, у кого ты видел такое ружье? — допытывался милиционер.
— Ни у кого.
— Э-э, врать нехорошо. Ты только что сказал: «А, вспомнил!».
— Угу. Вспомнил, — хладнокровно подтвердил Орешик. — В магазине висело. На стенке.
…Милиционер потом порядочное время искал еще какую-то пропавшую книжку и укатил ни с чем, а Лева все равно не появлялся. Шваблиха бегала по поселку, разыскивая сына, и жаловалась:
— Окаянный мальчишка — с ума сойти! Совсем уезжать собралась из этой проклятой дыры, а теперь не знаю, что делать. Ну, попадись он мне!
Лева не попадался. И не одной ей. Никита с Митькой объездили на мотоцикле все окрестности — никаких следов друга не нашли. Пропал без вести — так родители заявили в милицию.
Обнаружил его на четвертый день Семга. «Заклинатель змей» скрывался в ветхом полевом вагончике, покинутом за ненадобностью около склада изношенной техники. Он заперся изнутри и сидел там безвылазно. Семга открыл его убежище по огрызкам дыни, выброшенным из разбитого окошка вагончика.
— Вот ты где! Открывай! — сказал Никита. Чтобы заглянуть в оконце, он забрался на Семгины плечи.
Швабля лежал на охапке сена с громадной книжищей.
— Постой, сейчас, — без особого удивления отозвался он, даже не повернув глаз. — Последняя страница…
Наконец книга была дочитана, а Никита с Семгой получили возможность проникнуть в Левину обитель.
Лицо Швабли за эти дни осунулось, а глаза глядели очумело, будто он нечаянно съел мухомор.
— Зачем ты убежал? — сердито приступил к нему Семга. — Никто же тебя не выдал!
— Ух, и книжища попалась! «Граф Монте-Кристо»! — сказал Лева, кажется, не совсем понимая, что ему говорят. — Голова стала, как бочонок, пока прочитал… Милиционер уехал?