— Да, да, тот самый, — рассмеялся отец.
— И его ремонтировал Никита?
— Собственными руками.
Мама недоверчиво посмотрела на Никитины руки в ссадинах и покачала головой:
— Тогда вряд ли доедем.
…Машина несется по степи навстречу синеющему утру. Ровно гудит мотор, нагнетая дремоту. И как широко ни открывай глаза, веки поминутно падают, словно железные заслонки. А поднять их надо, обязательно надо. Что там белеет впереди — ковыль? Или туман в низине?
…Мчится «Звездолет».
…Синее — это космос. Белое — это… это Млечный Путь! Но почему он внизу? Ах да, в космосе же нет верха и низа. Как все кружится! Хорошо, что космонавт крепко прихвачен к сиденью.
«Звездолет» сильно тряхнуло. «Авария!» Никита вздрагивает, порываясь вскочить.
Нет, все в порядке: мамина рука — на груди, ее плечо — рядом. Тихо, чисто голубеет восток.
…Синее — это космос. Теплое — это мама. А звезды исчезли. Только одна осталась впереди.
Голубая! К ней и летит «Звездолет».
…Ближе, ближе. Надо выбирать место для посадки… Как трудно поднимать железные заслонки!
…Ух, какой лес кругом! Вот поляна, где можно приземлиться… Но кто там? Что за существо его поджидает? Знакомые глаза — большущие, ясные, они будто шлют ему зеленые сигналы с таинственной планеты. Странно: и поляна знакома! И речка знакома?!
— Суетинка, — слышен голос отца. — Смотри, отсюда начинается наша земля…
Да это же наша земля!
Маска жреца (Из записок школьницы)
…Он был прекрасен. Нет, он был очарователен! Он просто околдовал меня. Такого выразительного лица, таких четкоочерченных губ нет даже у артиста Стриженова. От взгляда его больших карих глаз у меня заходилось сердце: в них светился высокий одухотворенный ум.
Какой удивительный человек!
Вначале я не могла понять, что со мной. Потом догадалась. Это было то, о чем я столько читала и чего долго, долго ждала: я влюблена! Да. И отныне вся моя жизнь будет принадлежать ему — ведь если любишь, то для чего же иного стоит жить?
Я могла часами смотреть на него и влюблялась больше и больше. Когда было плохое настроение, (а это случалось!), он одним своим взглядам заставлял забыть горести. Я становилась доброй и могла в это время заниматься даже рукодельем — к удовольствию мамы и учительницы домоводства.
Немножко огорчало, что жил мой единственный три тысячи двести лет назад. Он был египетским фараоном восемнадцатой династии, и звали его Тутанхамон.
Когда я поняла, что мое сердце принадлежит только ему, я прочла о нем все, что нашла в библиотеке. Но написано было мало. И почему о Тутанхамоне пишут только историки? Я решила рассказать о нем стихами.
Этим стихотворением открывается мой дневник, — не школьный, разумеется, а настоящий, где я записываю теперь самые умные мысли и чувства. Чувств очень много, любовь наводит на глубокие переживания.
Собственные стихи навязли в зубах, так что голова разболелась. Совсем же не то хотелось в них выразить, да вот рифма замучила. Надо бы сначала на черновике попробовать, а я, как всегда, сразу — начисто. Пусть. Я читала где-то, это указывает на решительность характера.
Тутанхамона я любила полугодие в седьмом, все лето и четверть в восьмом. Разбил мою первую любовь Борька Степанов.
У нас со Степановым взаимная ненависть. Что там кошка с собакой! У нас жили раньше кошка с собакой, так они вместе ели, играли и спали. Когда Махнашка заболела, Уран себе места не находил. Даже выл с горя… Но меня занесло. Меня всегда почему-то заносит. Надо писать про Борьку, а пишу про собак. Должно быть, по ассоциации: я зову Борьку «Желтоухой собакой» (это любимое ругательство Батыя). И вот после чего. Борька — член редколлегии нашей «Осы», нарисовал карикатуру: будто я уезжаю в колеснице с мумией фараона, а ко мне сзади тянется учебник физики. «Вернись! Я вновь и вновь молю: вернись!»
Несчастный Тутанхамон был нарисован очень похоже, но как-то так, что все потешались над ним. Видно, злое чувство водило рукой Желтоухой собаки!
О, если бы вы знали, как я ненавижу этого Борьку! Тело у него большое, как у кита, а мозга всего одна столовая ложка и тот занят математикой. Наверное, к этому предмету у меня потому и отвращение, что им увлекается Борька.