Смотреть на Степанова не могу! Противнее мальчишки за всю свою жизнь не встречала! Нос у него такой прямой, аж тошно, брови длинные, как у кинозвезды, волосы светлые, а глаза — ни с того, ни с сего — карие. Урод, чучело! Он мне жизнь отравляет (правда, я ему — тоже). Хотела тренировки в бассейне бросить, потому что Борька туда ходил. Но потом решила, что он возомнит: спасовала, мол.
Дудки, голубчик, назло тебе останусь!
Борька ко мне на парту сел! Нет, вы только подумайте! Сел! Ко мне!..
Сейчас февраль, скоро весной запахнет, а тут этот Борька. Не понимает, что ли, что я его не переношу? А весной чувства обостряются: я это твердо знаю, собственными глазами читала. Кроме того, я снова… Теперь уж точно: навсегда!
…У него мужественное лицо, иссиня-черная курчавая борода и берет, сдвинутый на правое ухо. У него горящие глаза, и на поясе два огромных револьвера. Я увидела его в кино и влюбилась, когда он прорычал в бушующую толпу:
— Патриа о муэрте! Венсеремос!
Я опять зачастила в библиотеку и перечитала все, что касалось Кубы. Но переведено было мало. Любовь требует жертв, сказал один мудрец. Я села за испанский язык, чтобы читать кубинские газеты. А сейчас, спустя пять месяцев, я читаю не только газеты…
Теперь не знаю даже, кого больше люблю: Фиделя или кубинскую героиню Анхелу Алонсо. Наверное, обоих сразу.
На классном часе прорабатывали двоешников, а Борька рассказывал мне про календари майя. Раньше я в этих календарях — солнечном и тсолкине — кое-что понимала, но Борька меня настолько запутал, что я совершенно перестала что-либо соображать. Тогда он взял карандаш и принялся объяснять сначала. Прежде всего он рассказал о способах записи чисел у индейцев. Когда кое-что из его объяснения я наконец усвоила, понятней стали и календари майя. Кто бы подумал, что Степанов, кроме тангенсов и котангенсов, увлекается еще и историей Латинской Америки?!
А все-таки смягчить меня невозможно — такой у меня характер.
Была физкультура. На занятия я не пошла, решила провести одну идею в жизнь. Отправляясь в спортзал, наши мальчишки оставляют школьную одежду на партах. И я взялась за дело.
Достав принесенные из дома нитки десятый номер и огромную иглу, я зашила на два раза оба рукава Борькиной гимнастерки. Потом поплевала на шнурки его ботинок и старательно связала «собачьим» узлом. Эх, жаль, морского узла не знаю!
Полюбовалась на свою работу. Ничего, добротно сделано. Потанцуешь ты у меня, голубчик! Вот бы посмотреть!
В перемену я на всякий случай исчезла. Пусть Боренька отойдет, поостынет…
Когда ребята вернулись в класс, я стояла на лестничной площадке. Доносился обычный галдеж. Потом кто-то слегка присвистнул. И вдруг как будто целый табун лошадей заржал. Я спустилась на этаж ниже, но и там было слышно. Вот так, Боренька, будешь знать, как со мной связываться!
На урок я шмыгнула после звонка, перед самым носом учителя. Степанов все же успел сказать почти человеческим голосом:
— Дура тупая!
Я склонила голову набок и ласково посмотрела на Степанова. Его почему-то слегка затрясло.
Раньше я была уверена, что он меня пальцем не тронет, но в этот миг у него в глазах прямо электросварка вспыхнула. Кто его знает, на что он может решиться…
Опасения мои оказались не напрасными. После уроков на углу за школой он меня встретил. У него было непроницаемо-каменное лицо. Мне стало немножко страшно.
— Послушай, — сказал он, — чего ты добиваешься?
— Чтобы ты убрался с моей парты.
— Ни за что не уйду!
— Только на это ты и способен.
— А ты на что способна? Пакостить по мелочам? Трусиха.
— Я?! Трусиха?!
— Нет, моя бабушка. Это она мертвецов боится.
Вспомнил!.. Давным-давно, в шестом классе, ходили мы на экскурсию. Ночевали в лесу. Кто-то сказал, когда легли спать, что рядом, на опушке, — кладбище. Мне стало страшно, и я полезла под бок к учительнице.
— Чего смешного? Мы тогда еще совсем «кишатами» были…
— А ты и сейчас такая же. Нисколечко не повзрослела.
— Да меня уже без задержки пускают на девятичасовой!..
— Утренний. Чуть стемнеет — ты носа из дома не показываешь, не то чтоб одной на улицу выйти.
— Было б зачем — ночью бы на пустырь, что за парком, сбегала.
Пустырь за парком — мрачное место. Мы там катаемся иногда на лыжах, девчонки рассказывают про него жуткие истории. И зачем я упомянула о нем!
Борька гнусно заигогокал.
— Ты? Ночью? На пустырь? Ха-ха-ха в квадрате!
Отступить перед ним? Лучше под нож убийцы!
— Куда тебе! — продолжал он издеваться. Скажешь: мама не пустила… Эх ты, Анхела Алонсо!