– Вот что ты хотела, – выдохнула она, уронив хрустальный шар мне в руки. Я с удивлением сморгнула. Шар казался легким, невесомым, точно мыльный пузырь; мне было страшно, что он лопнет от малейшего нажатия. – Когда будешь готова, разбей этот шар, и память высвободится.
– Ты получила все, что нужно, Меган Чейз, – продолжила она, отступая в темноту. – Что бы ты ни выбрала теперь, когда мы в следующий раз свидимся, ты будешь совсем другой.
– Что вы имеете в виду?
Прорицательница улыбнулась. По комнате пронесся ветерок, и ведьма растворилась облаком пыли, взметнувшимся мне в лицо и запорошившим нос. Я закашлялась, зажмурилась, а когда опять смогла открыть глаза – ее уже не было.
Я опасливо взглянула на хрустальный шар, оставшийся в моих руках. В неверном эльфийском свете внутри шара виднелись какие-то тени, силуэты, скользящие под отражающей поверхностью… Отражения небывалого.
– Итак? – раздался голос Грималкина. Сам кот возник на другом столе, посреди склянок с дохлыми змеями, заспиртованными в янтарной жидкости. – Разобьешь?
– Ты уверен, что память вернется? – спросила я, всматриваясь в скользнувшее внутри шара мужское лицо, в маленькую девочку на велосипеде. Образы мелькали миражами, искаженными до неузнаваемости. – Прорицательница сказала «высвободится», а не «вернется». Если шар разбить, воспоминания не испарятся в воздухе, а? Их не проглотит какое-нибудь таинственное чудовище, питающееся воспоминаниями?
Грималкин фыркнул, Ясень тоже негромко хмыкнул в углу и пробормотал:
– Ты слишком к нам привыкла… – Голос у него был почему-то грустный. То ли он имел в виду, что я чрезмерно подозрительна, что выискиваю лазейки в эльфийском договоре, то ли – что именно так мне и следовало себя вести.
Грималкин презрительно зашипел.
– Не все из фейри мечтают тебя обмануть, человек. Насколько я могу судить, прорицательница обещала искренне. – Он принюхался и забил хвостом по столу. – Если бы она тебя хотела подловить, то накрутила бы целый клубок загадок, да такой, что тебе ни за что не распутать.
Ясень кивнул.
– Ну, хорошо. – Я сделала глубокий вдох и подняла хрустальный шар высоко над головой. – Была не была!
И со всей силы швырнула шар на пол.
Хрупкое стекло рассыпалось по ковру почти с музыкальным перезвоном, осколки по спирали взмыли вверх, превращаясь в хлопья света и кружась по комнате. Они сливались в тысячи образов, порхали в воздухе обезумевшими голубями. Я, затаив дыхание, следила, как они кружат и опускаются ко мне стаей птиц из фильма ужасов. На меня обрушился бесконечный поток картинок и эмоций, одновременно пытающихся проникнуть в мой разум.
Я закрывала лицо руками, пыталась отгородиться… Ничего не помогало. Образы множились и пульсировали у меня в голове проблесковыми маячками. Воспоминания о человеке с каштановыми кудрями, длинными ласковыми пальцами и неизменно улыбчивыми глазами. Во всех образах – он. Качает меня на качелях в парке. Учит держать равновесие на велосипеде. Сидит за нашим старым пианино, длинные пальцы порхают по клавишам, а я – на диванчике рядом, сижу, наблюдаю…
Входит в небольшое озерцо, зеленая вода смыкается над головой, а я кричу, кричу, пока не прибегают полицейские…
Когда все закончилось, я рухнула на колени, а Ясень обхватил меня за плечи и привлек к себе. Я дрожала, цеплялась за его рубашку и всем существом ощущала его мускулистое тело. Мозг переполнился и готов был взорваться, лопнуть по швам.
Но я все вспомнила. Все-все. Вспомнила человека, который растил меня целых шесть лет. Который воспитывал и считал родной дочерью, не подозревая о моем подлинном происхождении. Оберон назвал его посторонним, но какого черта? Пол был мне настоящим отцом, по всему, если даже не по крови. Допустим, Оберон – родной мне биологически, однако его никогда не было рядом. Это он – посторонний, не интересовавшийся моей жизнью, называвший меня дочерью, но совершенно не знающий меня. А тот, кто напевно рассказывал мне сказки перед сном, заклеивал мне ссадины пластырем с картинками и сажал к себе на колени, когда играл на пианино, – вот он мне настоящий папа! Я от него не откажусь.
– Как ты? – Прохладное дыхание Ясеня коснулось моей щеки.
Я с усилием выпрямилась. Голова еще болела, впереди – долгие часы воспоминаний, попыток разложить по полочкам потоки образов и чувств. Зато я наконец-то знала, как мне поступить.
– Ладно, Грим. Я получила, что хотела. Теперь можно и к Лэнанши.
Но в ответ – тишина. Грималкин исчез.
4. Глюк и сопротивление