Однако эта весьма хитроумная гипотеза наталкивается на серьезное возражение: очень трудно допустить, что простой слуга Эсташ был незаконнорожденным сыном короля. К тому же все это логическое построение рушится, как только начинаешь глубже вникать в историю питомца иезуитской коллегии на Квиринале, в частности, более внимательно изучать мнимые письма короля Англии, хранящиеся в архивах иезуитов, сравнивая их с оригинальными автографами Карла II: ни почерк, ни подпись не соответствуют подлинникам. Эти письма — подделки! Таким образом, здесь мы имеем дело с сознательным обманом, к тому же усугубленным мошенничеством, ибо в завершение разыгранного представления святой отец, начальник коллегии иезуитов, вручил молодому человеку 800 золотых монет, и тот отправился в Неаполь проматывать их. Подлинная личность Жака де ла Клош теряется во мраке, возбуждая воображение романистов, однако к нашему человеку в маске не имеет никакого отношения.
И тем не менее арест Данже на берегах Северного моря дает основание полагать, что его преступление каким-то образом связано с англо-французскими отношениями того времени. В 1908 году Артур Степлтон Барне, католический капеллан Кембриджского университета, предположил, что под именем Данже скрывается некий аббат Приньяни, тайный агент Людовика XIV.[216]
В 1668–1669 годах Людовик XIV взял курс на сближение с Карлом II, что сперва нашло свое выражение в коммерческом альянсе. Однако нерешительный характер британского монарха затруднял проведение этого курса, тем более что и французский посол в Лондоне, Кольбер де Круасси, был не тем человеком, который требовался в данной ситуации. Этому закоренелому бюрократу не хватало умения вести дела, у него не было той утонченности, той тактической гибкости, которые в сочетании с твердой решительностью делают дипломатов великими. И тогда Людовик XIV и Юг де Лионн решили подослать к Карлу II умелого человека, легко сходящегося с людьми, который бы во всякий час делил с ним развлечения и самые секретные его дела, при этом теснейшим образом сотрудничая с французским послом.
Выбор короля и его министра иностранных дел пал на некоего монаха-театинца, неаполитанца по рождению, Джузеппе Приньяни, прелата-гурмана, страстного астролога и алхимика, приобретшего популярность среди дам своими талантами, не имеющими прямого отношения к этим двум дисциплинам. Он исполнял несколько дипломатических поручений в Баварии, где театинцы старались держаться подальше от него, опасаясь, как бы его слишком откровенное пристрастие к оккультным наукам не привлекло к себе внимание инквизиции. По прибытии во Францию весной 1668 года он был назначен, благодаря настоятельным просьбам Аделаиды Савойской, курфюрстины Баварской, аббатом монастыря Бобек в Нормандии.
Итак, получив секретные инструкции от Лионна, Приньяни отправился в Лондон, как было объявлено официально — «посмотреть страну», в действительности же, чтобы обратить на себя внимание изворотливого британского монарха, проявлявшего интерес к оккультным наукам. Известно было, что он по многу часов подряд проводил в обществе второго герцога Бекингема, сына фаворита Якова I, за алхимическими занятиями в поисках философского камня.
Аббат Приньяни прибыл в английскую столицу 8 марта 1669 года и принялся делать то, чего от него ждали: он очаровывал, раздавал гороскопы, сулившие молодым галантным господам, подвизавшимся при королевском дворе, богатство, благоденствие и благосклонность дам. К несчастью, Приньяни, ловкий придворный, но плохой прорицатель, ошибся в своих предсказаниях относительно исхода лошадиных бегов в Ньюмаркете. В один миг он лишился доверия, так же быстро, как и приобрел его. Карл II хотя и вел приятные беседы с обаятельным итальянцем, однако никогда не говорил с ним о серьезных вещах.
В начале мая Людовик XIV и Лионн решили отозвать аббата назад. Тот еще несколько недель тянул с отъездом, но 17 или 18 июля решился, наконец, пересечь Ла-Манш. Тут мистер Барнс теряет его следы, но, поскольку 19 июля Лувуа сообщает Сен-Мару о скором прибытии некоего обладателя важного государственного секрета, он полагает, что речь, несомненно, идет о его монахе-астрологе, подтверждением чему, на его взгляд, служит тот факт, что новому заключенному по прибытии в Пинероль были предоставлены богослужебные книги. По мнению мистера Барнса, Приньяни был не просто французским агентом, подосланным к Карлу II, дабы ускорить подписание торгового соглашения, но также и посланцем Генриетты Английской, жены брата французского короля, посвященным в сверхсекретные дела, гораздо более важные, нежели задание, которое он должен был выполнять при после Кольбере де Круасси: заключение военного союза против Республики Соединенных провинций, за что Франция обязалась помогать английскому королю восстановить католицизм в его стране. Этот грандиозный замысел приобрел конкретные очертания год спустя, во время поездки Людовика XIV и Генриетты в Кале и подписания 1 июня 1670 года Дуврского трактата, послужившего прелюдией к войне с Голландией.
Несмотря на некоторые возражения, Эмиль Лалуа, хранитель Национальной библиотеки, поддержал было гипотезу мистера Барнса, ознакомив с ней французов в своей книге «Загадки Великого века», но в один прекрасный день — воистину катастрофа! — он обнаружил след монаха-неаполитанца, объявившегося в 1675 году в Риме. Теперь не оставалось сомнений: Приньяни не может быть отождествлен с Эсташем.[217] И Прими Висконти тоже упоминает его в своих «Мемуарах»: «Отличаясь распущенным нравом, он не пренебрегал даже удовольствием общения с девицами легкого поведения, от которых заразился дурной болезнью и умер в Риме, вопреки многочисленным гороскопам, найденным на его столе, которые предрекали ему папскую тиару».[218]
В 1932 году Морис Дювивье, ничуть не обескураженный неудачами своих предшественников, отправился по следу таинственного заключенного, разделяя мнение о том, что в действительности его звали Эсташ Доже: как и большинство его предшественников, он прочитывал в депеше от 19 июля 1669 года фамилию арестованного как «Доже» (Dauger), а не «Данже» (Danger){42}. После бесплодных поисков семей, носивших такую фамилию, он остановился на семействе Оже, или Доже де Кавуа, знатном пикардийском роде, родословная которого восходит к XV веку и один из отпрысков которого носил сравнительно редкое имя Эсташ. Он был крещен 30 августа 1637 года в Париже, в церкви Сен-Эсташ, так что его возраст почти в точности соответствует возрасту человека в железной маске, умершему в Бастилии шестидесятилетним. Это было потрясающее открытие! Наконец-то подлинный Эсташ, что называется, во плоти: «Понимаешь ли, читатель, мое волнение? У меня было такое чувство, будто в старом, заржавевшем, запертом с незапамятных времен замке повернулся мой ключ!»[219] Оставалось лишь выяснить биографию сего дворянина.
216
217