Дювивье конечно же смущало то, что рассматриваемого им заключенного Лувуа использовал в качестве слуги. Мог ли Эсташ де Кавуа, дворянин знатного происхождения, быть слугой у Фуке? Однако автор гипотезы ловко вывернулся: «Эта фраза: "ибо он всего лишь слуга", как бы между прочим брошенная в конце письма, является всего лишь одним из проявлений дьявольской хитрости, на которую был столь горазд Лувуа».[225] Та же изворотливость и при объяснении положения Эсташа в качестве слуги при опальном министре Фуке начиная с 1675 года: «Конечно, было бы удивительно, если бы офицера, дворянина, сделали слугой, однако Фуке, у которого было двое слуг, мог заставить прислуживать одного из них, тогда как Кавуа скорее был компаньоном или секретарем, и этот союз помогал обоим переносить тяготы заключения».[226] Остроумное объяснение, однако малоубедительное. В XVII веке, когда столь щепетильно относились к вопросам происхождения, не допустили бы такого унижения для знатного человека, какое бы преступление он ни совершил. Действительно, граф дю Брей и Маттиоли, один дворянин, а другой возведенный в дворянское достоинство, были сурово наказаны, однако их не низвели до положения лакеев!
Впрочем, сегодня гипотеза Руперта Фюрно, равно как и Мари Мадлен Мас и Гарри Томпсона (имеющие вспомогательное значение), рассыпались точно карточные домики, поскольку доподлинно стала известна судьба Эсташа де Кавуа после 1668 года. Она не имеет ничего общего с заключенным Пинероля, ибо письмо, адресованное Эсташем де Кавуа своей сестре Генриетте, вышедшей замуж за Франсуа де Сарре де Куссегю, барона де Фабрегю, свидетельствует, что он был арестован и препровожден в тюрьму Сен-Лазар в Париже по заявлению своего брата вскоре после того, как 8 января 1668 года признал свой долг ему в размере 1400 ливров{43}. Спустя десять лет, 23 января 1678 года, он все еще находился там и писал своей сестре: «Если бы вы знали, как я страдаю, то, не сомневаюсь, вы бы сделали все, что только в ваших силах, лишь бы избавить меня от столь жестокого преследования и заключения, в котором я нахожусь уже более десяти лет из-за тирании мсье де Кавуа, моего брата, вознамерившегося лишить меня всего, даже свободы, единственного моего блага…»[227]
Можно было вслед за Гарри Томпсоном предположить, что это письмо является подделкой, предназначенной для того, чтобы ввести в заблуждение сестру Эсташа де Кавуа относительно подлинного места его заключения.[228] Однако другой документ неопровержимо доказывает, что Эсташ находился в заключении в Сен-Лазаре. Это королевская депеша, направленная приору сего учреждения, запрещающая Кавуа свободно встречаться со своей сестрой.[229] Эсташ, заливавший свое горе вином, умер около 1680 года от алкоголизма. Итак, в очередной раз надо искать новый след…
Картина, написанная неизвестным автором весной или летом 1667 года и хранящаяся в Версальском дворце, изображает Людовика XIV верхом на коне перед гротом Фетиды в окружении пажей, солдат и придворных. Справа — королева Мария Терезия, спускающаяся по лестнице, следом за ней идет кормилица или компаньонка, держащая на руках младенца нескольких месяцев от роду со шлемом, украшенным плюмажем, на голове (здесь, очевидно, изображена принцесса Мария Терезия Французская, родившаяся в январе 1667 года и умершая в марте 1672 года). Королева подает руку некоему знатному господину, а другой рукой небрежно опирается на юного негритенка, одетого в коричневую ливрею и ростом едва доходящего ей до груди. Пьер Мари Дижоль, бывший служащий магистратуры и автор увлекательной книги, представляющей собой нечто среднее между романом и историческим исследованием, наполненной живописными подробностями и смачными анекдотами и озаглавленной «Набо, или Железная маска», видимо, вдохновился этой картиной, ибо, по его мнению, черный паж королевы — не кто иной, как Эсташ Данже.[230] Если поверить в его теорию, то на этой картине мы можем видеть аутентичный портрет Железной маски за два года до ареста!
Почему именно черный паж королевы? Чтобы понять это, надо перенестись в конец XVII века, в Пон-Луэ, неподалеку от Море-сюр-Луэн, где стоял маленький бенедиктинский монастырь Нотр-Дам-дез-Анж. Этот монастырь был учрежден метрессой французского короля Генриха IV Жаклин де Бюей, графиней де Море, ставшей впоследствии маркизой де Вард, озабоченной искуплением грехов своей беспорядочной жизни. Монастырь был небогат, и королева Мария Терезия делала в него скромные денежные вклады. После ее смерти мадам де Ментенон взяла на себя исполнение этого доброго дела.
Среди примерно двадцати монахинь, обитавших в этой скромной обители, была одна со смуглой кожей, мавританка, как называли в то время всех представительниц черной расы, считавшаяся дочерью короля. Сен-Симон в своих «Мемуарах» пишет об этой странной монахине в связи с путешествием Марии Аделаиды Савойской, будущей герцогини Бургундской: «В тот год (1697) в Фонтенбло были удивлены тем, что едва принцесса прибыла, как мадам де Ментенон тут же повезла ее в маленький монастырь, основанный Море, где не могли доставить ей удовольствие ни само место, ни монахини, среди которых не было известных особ… Среди монахинь монастыря была мавританка, не известная ни одному человеку во всем свете, которую не показывали никому».
Ее, еще совсем юную, уточняет мемуарист, привез туда Бонтамп, первый камердинер и управитель Версаля, внесший в монастырь вклад, «размер которого остается неизвестным», и впоследствии ежегодно уплачивавший за ее пребывание кругленькую сумму. Королева, а затем и мадам де Монтеспан интересовались этим таинственным созданием, «ее здоровьем, ее поведением и тем, как относится к ней настоятельница монастыря. Монсеньор (Великий дофин, сын Людовика XIV. — Ж.-К. П.) несколько раз побывал там, маленькие принцессы также раз или два приезжали, и все они встречались с мавританкой, выказывая к ней свою доброту».
Эта монашенка и сама была убеждена в собственном высоком происхождении, чем и гордилась. Как-то раз узнав, что Великий дофин охотится в лесу поблизости, она сказала: «Это мой брат охотится!»[231] Желая внушить ей, что следует вести себя поскромнее, мадам де Монтеспан пыталась разуверить ее в том, что она думала о собственном происхождении. «Мадам, — отвечала мавританка, — уже одно то, что столь благородная дама, как вы, потрудилась нарочно приехать, чтобы сказать мне, что я не дочь короля, убеждает меня в обратном!»[232]
Что думать об этой тайне? Достоверно известно, что 16 ноября 1664 года в 11 часов утра королева Мария Терезия родила дочь с очень темным цветом кожи, Марию Анну Французскую, которую называли Маленькая Мадам. Ее крестным отцом был принц Конде, а крестной матерью — Генриетта Английская. Кузина Людовика XIV уделила этому событию внимание в своих «Мемуарах»: «Королева заболела и, страдая лихорадкой, родила восьмимесячного ребенка… Монсеньор рассказал мне, что родившаяся девочка очень похожа на мавра, которого привез мсье де Бофор, очень красивого, постоянно находившегося при королеве; когда сообразили, что его ребенок должен быть похож на него, решили удалить его от двора, но не успели, и тогда стали рассказывать, что новорожденная страшна и что она не выживет…»[233]
227